Белый кролик, красный волк

Внезапно я кричу и выкидываю руку через весь стол. Лампа летит на пол и разбивается вдребезги, ноутбук подпрыгивает и сползает в сторону. Ноги подкашиваются, и я сползаю вниз по стене. Ингрид, испугавшись, роняет блокнот. Его страницы шуршат и шелестят, напоминая мне о чем-то.

[Данное утверждение — ложь.]

Я люблю тебя, Питти.

[Ложь, которая заставляет сомневаться во всем.] Я не верю и все же знаю, что это правда. Даже сейчас мои руки наполовину согнуты в ожидании маминых объятий, от которых сразу полегчает, мое ухо ждет ее ободрительного шепота. Обнаружить, что тебя предали, отнюдь не то же самое, что щелкнуть выключателем, — это больше похоже на отравление грунтовых вод. Должно пройти время, чтобы яд распространился по всему организму.

Я даже не осознаю, что закрыл глаза, пока не открываю их вновь. На полу передо мной вырисовывается темный прямоугольник.

Третий блокнот.

Должно быть, я смахнул его со стола вместе с остальными вещами. Передняя обложка откинута.

«Черная Бабочка», — написано на титульном листе. Внизу мама не пожалела времени и набросала эскиз насекомого, черными чернилами прорисовав замысловатые детали.

«Есть я, — думаю я лихорадочно. — Есть моя сестра. Кто, черт возьми, остался?»

Я тянусь по половицам к блокноту, но Ингрид загораживает обзор. Она кладет руку мне на плечо.

— Пит, бригада 57 уже в пути. Мы должны уходить.

— Но… но третий блокнот.

— Он тебе не нужен.

— Н-не нужен? — слабо повторяю я.

Меня как будто оглушили.

— Там нет ничего важного. Я пролистала, пока ты тут… ушел в себя.

— Но…

Неуверенно поднимаюсь на ноги. Я вырываюсь из рук Ингрид и пытаюсь обогнуть ее, но она делает шаг в сторону, оставаясь между мной и блокнотом. Я делаю еще одну попытку, и она снова делает шаг, словно мы исполняем какой-то нелепый танец. Она развернулась на сто восемьдесят градусов, спиной к столу, но упрямо держится между мной и блокнотом.

— Ингрид, не говори глупостей, этот блокнот был спрятан вместе с двумя другими. Очевидно же, там что-то важное.

— Глупости, Пит, — это то, что мы торчим здесь и ждем, пока нас поймают, хотя все, за чем мы пришли, мы уже получили. Пойдем.

Она снова тянется ко мне, но я отталкиваю ее руку. Ее глаза нетерпеливо блуждают по моему лицу, впитывая мои мысли. Она выглядит испуганной.

Ну разумеется, идиот. Она ведь чувствует то же, что и ты, и прямо сейчас ты чувствуешь, что твои внутренности вот-вот аккуратным свертком упадут к твоим ногам.

Да, только я знаток страха, и на лице агента Белокурой Вычислительной Машины я сейчас вижу отнюдь не обуявший меня ужас непонимания.

Она нервничает.

— Почему ты не хочешь, чтобы я это видел, Ингрид?

Я делаю шаг к ней, и она отступает назад, придавливая блокнот ногой.

— Я не… это не… нам просто нужно уходить.

— Тогда давай возьмем блокнот с собой?

— В нем нет ничего интересного.

— Ничего? — Я делаю еще шаг, и Ингрид почти упирается в стол. — В каком смысле ничего?

— Ладно, черт с тобой, давай заберем, но уходить нужно прямо сейчас.

Ингрид зло цедит слова, пытаясь перехватить инициативу, но уже слишком поздно, потому что я делаю последний шаг, и она вжимается в стол. Она тянется назад, чтобы за что-нибудь ухватиться, оглядывается, и — всего на долю секунды — ее рука замирает в воздухе над изъеденной червями правой ножкой, которая надломится, если перенести на нее вес.

Она уже бывала здесь раньше.

Она хмурится, изучая мое лицо.

Отвернись. Но уже слишком поздно.

— Ну что ж, — вздыхает она. — Вот, видимо, и все.

Она лезет в карман куртки и достает пистолет, который забрала у шпиона наверху. Я слышу щелчок, когда она снимает его с предохранителя.

— Ты мне сама говорила, — я облизываю пересохшие губы, — говорила, что вы с моей мамой никогда не встречались, прежде чем я позвал тебя на ужин.

— Верно, — признается она.

— Похоже, чтение моих мыслей здорово помогало мне лгать, да?

Она склоняет голову набок, обдумывая услышанное.

— Меня это никогда не смущало.

— Да ты просто образец самообладания!

Шпилькой из нее ничего не достать, но, может быть, доставать и нечего. Ее глаза прищурены, и я знаю, что она видит меня насквозь, несмотря на мои жалкие попытки бравировать. Возможно, ей больно от моей боли, но пистолет она сжимает крепко.

«Зачем так рисковать», — мимолетно удивляюсь я. Зачем позволять мне спускаться сюда, если она знала, что здесь? Но разве я дал ей выбор? Я помню ее умоляющее, заплаканное лицо под уличным фонарем: «Пожалуйста, Пит, не делай этого». А потом, когда мы вошли в дом: «Я не хочу, чтобы ты так обо мне думал».

— Тут вообще был второй агент? — спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

— Ложь и предательство, четырнадцать часов в день, да?

— В последнее время я много работаю сверхурочно.