Белый круг

Дела, по рекомендации Вовы из антикварного салона, следовало делать на тель-авивском блошином рынке. Само имя этого необыкновенного рынка, вызывающее у современного западного человека с его двумя ванными в квартире нервный смех, внушало коренным тель-авивцам своего рода почтение: здесь, на окраине Яффы, в зловонных закоулках, всякого человека могла тяпнуть среди бела дня натуральная блоха, вор мог без смеха залезть к нему в карман, и свежа еще в памяти была история о том, как в помойном контейнере совершенно случайно обнаружили французского старика-туриста в шляпе и с бедуинским кинжалом под третьим снизу ребром.

Мирослав Г. привольно чувствовал себя на блошином рынке. Шатаясь здесь с самого утра меж лавок и лотков, он взыскательно вглядывался в нашпигованные вековой пылью ковры, гремучую кухонную медь и выстроившиеся прямо на тротуаре вспученные ботинки первопроходцев. Он свел приятное знакомство с хозяином антикварной лавочки - слепым персидским дедушкой с черной кипой на пергаментной голове и точными, выверенными движениями серпента; попивая с ним кофеек из наперсточных чашечек, соскучившихся по мыльной пене и щетке, Мирослав почти не сомневался в том, что своими подернутыми аметистовой пеленой глазами перс видит куда глубже полкового снайпера.

Мимо художественной галереи "Золотой скарабей" Мирослав проходил уже дважды; там, за мутным витринным стеклом, играли в шеш-беш двое: восточного вида красавец с бараньими глазами и тоненькими усиками, в европейском костюме, с галстуком в горошек, и белобрысый парень в тельняшке и розовых бермудах, лет тридцати пяти. Баран, по-видимому, был Иегошуа Умама - хозяин галереи, человек выдающихся коммерческих способностей, по словам американского Вовы. Белобрысый же в бермудах являлся в таком случае доверенным помощником выдающегося коммерсанта, звали его Глеб Петухов, и именно к нему, сославшись на все того же Вову, следовало обратиться вновь прибывшему. Но Мирослав не спешил: ему нравилось шляться по блошиному рынку, из лавчонки в лавчонку. В этой людской круговерти он не был своим, но и чужаком не был; он ничем не отличался от сефардов и ашкеназов, бухарцев и бедуинов, кавказцев, тайцев и филиппинцев - разве что рисунком лица, но это никого здесь не трогало.

В полдень, когда солнце накалилось до опасного предела и кошки, тяжело дыша, попрятались в мусорники, Мирослав Г. потянул дверь "Скарабея". Баран к тому времени, наигравшись в шеш-беш, ушел куда-то по своим коммерческим делам, и белобрысый Глеб Петухов в одиночестве пил чай с кубиками халвы.

- Я Петухова ищу Глеба, - сказал Мирослав, войдя. - Вова с Брайтона ему привет передает.

- Считай, что нашел, - не спеша сказал белобрысый. - А где привет?

Мирослав молча вытащил из наплечной сумки бутылку джина "Гордон", купленную в нью-йоркском аэропорту, и поставил ее рядом с чайным стаканчиком. Глеб потянулся открывать, а Мирослав завертел головой, оглядывая стены длинной, как коридор, галереи. Картины висели тесно, по большей части то были портреты раввинов и натюрморты с халой, фаршированной рыбой и семисвечником, но встречались и инородные вкрапления: морские пейзажи с кораблями, сценки английской охоты и абстрактные композиции. Особняком стоял на мольберте портрет дамы в шляпе, на полях и тулье располагались вишневые деревья в цвету и торчала Эйфелева башня, над которой летел самолет-биплан.

- Вчера только принесли, - проследив взгляд гостя, сказал Глеб. Тышлер.

- Тышлер? - переспросил Мирослав.

- Тышлер, Тышлер! - подтвердил Глеб. - Так себе работенка, схалтурили пацаны немного... Ты разбавляешь? - Он протянул Мирославу джин в чашке. Держи вот халву - закусить.

Выпив, поговорили немного о Вове с Брайтона.

- Он мне как брат, - наливая по второй, сказал Глеб Петухов. - Мы с ним сколько дел провернули, ты даже не представляешь!

- Он про этот рынок только хорошее рассказывал, - сказал Мирослав. Мне тоже нравится... Кого тут только нет, это ж надо!

- Ну да, - согласился Глеб. - Просто Вавилон: и бухары, и татары. Я тут одну тайку завалил - хор-рошо: кожа как шелк, мазью какой-то мажется для запаха... Как думаешь, у них душа есть?

- У кого? - не понял Мирослав.

- Ну у таек этих! - пояснил Глеб Петухов.

- Есть, наверно, - прикинул Мирослав Г.

Зависть прошлась щеточкой по сердцу князя: он тоже хотел бы, не откладывая дело в долгий ящик, наброситься на тайку с шелковистой кожей, а потом, попивая джин с халвой, неторопливо рассуждать, есть у нее душа или нет. Глебу какому-то Петухову привалило, а ему, Мирославу, - шиш. Мир, в общем-то, устроен с ошибками, но это можно починить: продать Каца, заработать кучу денег и потом уже водить и таек, и хоть эскимосок в моржовом сале.

- А ты не боишься? - спросил Мирослав. - Подцепить чего-нибудь? Есть у нее душа или нет, черт ее поймет, а вот микроб может укусить.

- Волков бояться - в лесу не обниматься! - снисходительно отмахнулся Глеб. - Укусил один такой!