– По новому, – ответил Власик. – Кто ж сейчас по старому-то считает? Короче говоря, через шесть дней после Портсмутского мира. Отец погиб в Империалистическую, мать и другие дети – в результате несчастного случая в восемнадцатом. Дом сгорел, спаслась только Варя. Думаю, это вам все известно, ведь так?
Спиридонов кивнул. Варя рассказывала правду, но он в этом и не сомневался.
– Во всем этом есть только два интересных момента. Во-первых, история с пожаром какая-то темная. В то время в селе был отряд продразверстки, и в пожаре погиб один из бойцов того продотряда. Говорят, пытался спасти детей. Я в это верю с трудом, зная, какие фортели выкидывали эти отряды… А во-вторых… – Власик посмотрел на Спиридонова: – Девичья фамилия матери Вари – Тесликова. Ее отцом был пермский мещанин Тесликов, матерью – некая Агафья Выдрина, купеческого сословия. Тесликовы унаследовали довольно-таки крупное состояние, однако щедро жертвовали на благотворительность, кроме того, мать Вари была восьмой из одиннадцати детей в семье. Что до мещанина Тесликова, то, видимо, у него не было коммерческой жилки. В купцы он не вышел. Может, и к лучшему.
– Не вижу здесь ничего необычного, – потер переносицу Спиридонов, соображая, что к чему.
– Необычное в том, от кого Агафья Выдрина получила свое состояние! – загадочно пояснил Власик.
– И от кого же? – развернулся к нему Спиридонов. – От государя императора Александра III?
– Да полно вам, – коротко улыбнувшись, отмахнулся Власик. – От купца второй гильдии Семена Никаноровича Ощепкова. Своего деда.
Глава 13
…и к злодеям сопричтен
Первый звоночек для Спиридонова прозвучал еще в декабре тридцать шестого года, когда он узнал о назначении заместителем нового наркома Ежова и начальником ПСК «Динамо» товарища Фриновского. Фриновский был тем самым чиновником, на которого в свое время указал ему майор Аударин. Виктор Афанасьевич, не спускавший подобных вещей, тут же написал рапорт на имя наркома внутренних дел, в котором обращал внимание на преступную халатность товарища Фриновского в отношении подготовки кадров. Выяснилось, что «преступная халатность» была принципиальной позицией Фриновского, но после разговора с Ягодой, тогда еще наркомом внутренних дел, Фриновский от этой позиции отступил, по крайней мере на время.
Но Ягоду сменил Ежов, а в конце марта ставший наркомом связи Генрих Григорьевич был арестован, и это, казалось, развязало Фриновскому руки. Через несколько дней на собрании Центрального совета пролетарского спортивного клуба «Динамо» он выступил с речью о неуклонно возрастающей роли комплекса ГТО в военно-патриотической подготовке кадров. После чего с гневом, хотя и анонимно, обрушился на тех «несознательных личностей из числа недобитых военспецов, бывших лакеев царского режима», которые сдерживают продвижение комплекса в структуру Наркомата внутренних дел. Спиридонов все понял и тут же, на заседании, написал заявление с просьбой уволить его по собственному желанию.
На следующий день его впервые вызвал к себе Ежов.
Спиридонов прибыл к назначенному времени в давно знакомый ему кабинет, помнивший еще Железного Феликса. Он понимал, что разговор будет не из приятных, к тому же Варенька почему-то очень переживала из-за этого.
– Все говорят о людях, которых сначала вызывают на Лубянку, а потом они пропадают, – сказала она, и взгляд ее был тревожным.
– Пустое это, – отмахнулся Спиридонов, – уж я-то не пропаду.
– Ваши слова, да богу в уши, – очень серьезно ответила ему Варя, а он снова некстати вспомнил, что она – внучатая племянница Ощепкова. Который одним фактом своего существования постоянно портил ему жизнь, но за которого Спиридонов был готов, если потребуется, драться.
Окна в бывшем кабинете Менжинского были задернуты плотными шторами так, что в помещении царил полумрак. На столе перед наркомом стоял поднос с чайником, чашками, розеткой рафинада и вазой на длинной ножке – с какими-то сладостями.
– А, Виктор Афанасьевич, – заулыбался при виде его Ежов. – Ждал вас, а вы не заходите. Пришлось посылать за вами. Проходите, садитесь, чаю попьем. Или чего покрепче? Ах да, вы же не любите алкоголь.
Под эту тираду Спиридонов прошел и сел за стол. Ежов, как радушный хозяин, тут же стал самолично наливать ему чай.
– Угощайтесь вот цукатами, – предложил он. – Теперь это безопасно.
– А когда-то было опасно? – машинально уточнил Спиридонов, глядя на новенький портрет Сталина за спиной наркома. Сталин сидел за столом и что-то писал при свете лампы с зеленым нэповским абажуром – при свете такой же лампы работал и Спиридонов.
– А вы не знаете? – удивился Ежов, наливая чаю себе. – Ведь Генрих наш Георгиевич смешной чудак был – он Менжинского угощал сладостями все время, да не простыми, а с интересом: в них добавляли вещества, которые возбуждали кровоток. А у Вячеслава Рудольфовича, сами знаете, какое сердце было. То-то ему все хуже становилось, и врачебный догляд был не впрок…