Трогаю свою щеку, все еще чувствуя жгучую боль. Наверняка останутся синяки, но сейчас мне все равно. Иду в ее комнату, где она подключена к такому количеству аппаратов, что там всегда шумно. Постоянного писка и тревожных сигналов достаточно, чтобы напугать кого угодно. У нее такие же беспорядочные кудряшки, как у меня, но она ужасно худая. Я сильно расстраиваюсь, когда вижу маму такой, ведь раньше она была полна жизни. Всегда улыбалась, всегда любила нас. Тогда отец был счастлив — она делала его счастливым. Тогда он был безумно любящим отцом, а теперь злится, стоит ему только посмотреть на меня.
Рядом с ее постелью фотографии всех нас. И все мы улыбаемся, словно одна большая счастливая семья. На одной из фотографий только я. На другой — мы с мамой вдвоем. В этой постели не должна быть она. Тут должна лежать я. Я была за рулем. Я не увидела ту машину, которая фактически отняла ее жизнь. Ту самую, что превратила моего отца в тень человека, которым он был когда-то. Я стараюсь не ненавидеть его, правда. Но яд и злоба, которые он источает, заставляют меня огрызаться каждый раз.
Я не собиралась замуж, это случилось только через несколько лет после аварии. Тогда, когда он понял, что может использовать меня и убрать с глаз долой, чтобы не видеть ежедневно.
И это почти сработало, я почти согласилась выйти за него. За человека, которого не знала. Просто чтобы облегчить страдания отца. А он поставил мне условие, будто я была его деловым партнером, хотя такая сделка была выгодна только ему, а не мне.
Вот тогда-то и появилось мое наказание в лице Мика — головореза, выполнявшего для него работу. Отец предложил ему кучу денег за то, что тот будет обращаться со мной, как с дерьмом, чтобы доказать, какой счастливицей я была раньше. Но отец ошибся. Мне пришлось взрастить в себе независимость и осознать, что я — намного больше, чем он обо мне думает. Я намного лучше, благодаря маме.
Целую ее в щеку, прежде чем уйти, а также беру фотографию, где мы вдвоем, и прячу в карман, пока никто не видит. А когда выхожу, снаружи стоит Мик, со лба которого медленно стекает кровь.
Он рычит, обнажая зубы, подходит и хватает меня за запястье, затем наклоняется, чтобы прошептать на ухо:
— Ты заплатишь за это, сука.
Я отстраняюсь, но он хватает меня слишком быстро, с силой впиваясь пальцами в запястье, оставляя отметины. Давление такое сильное, что от боли я вскрикиваю.
— Твои люди мертвы, видел? — насмехаюсь я. Мне действительно нужно научиться держать рот на замке.
— Скоро твой мужик умрет. Я видел вас вместе. И видел, как ты его поцеловала. Что он такого сделал? Трахнул тебя как нужно?
— Ты же знаешь, что многие уже пытались, да? — спрашиваю я, а Мик ухмыляется в ответ.
— Знаю. И в последний раз именно из-за меня. Спроси его в следующий раз, как увидишь, откуда у него отметины от ножа на ногах. И как ему ногти выдирали, один за другим…
Помню, видела его пальцы еще в баре, когда Джейк платил за выпивку, но он всегда прятал кончики, не показывая полностью, так что было совсем непонятно, что именно видно. Он сжимал кулаки, чтобы скрыть свою боль.
— И что? Неудача тебя разозлила?
Мик снова сжимает пальцы, впиваясь мне в руку.
— Как насчет того, что когда я буду убивать его, то заставлю тебя смотреть? Это будет твоим наказанием.
Я смеюсь над ним, но это фальшивый смех. Знаю, что нельзя его провоцировать, но ситуация выходит забавная. Он ведь уже пробовал убить Джейка раньше, пусть и не своими руками, хотя пытался и потерпел неудачу. Почему он думает, что на этот раз все получится?
Мик делает шаг, чтобы ударить меня по лицу, как вдруг раздается громкий хлопок, и он отпускает мое запястье, одновременно падая на пол. Я смотрю на него, потом поднимаю взгляд и вижу телохранителя, который когда-то тренировал меня. В его руке бита.
— Беги… как можно дальше отсюда. Ему не платят, пока тебя нет рядом. Так что он точно будет тебя искать, — говорит телохранитель, затем бросает биту и уходит.
Я смотрю вниз, на пол, и бью ногой Мика в лицо. Тупой ублюдок. А потом убегаю.
Глава 17
Джейк
Когда я возвращаюсь домой, вижу, что мужики уже начали ремонтировать здание. Разрушенные стены снесены, готовы новые перегородки и штукатурка, чтобы заменить все то, что было изрешечено пулями. Мои шмотки повсюду — почти все в комнате сломано или разбито до неузнаваемости. Да и вряд ли что-то выстояло. Кровать, и та настолько плоская, что практически сравнялась с полом. За мной следом заходит Бадди, он весь в штукатурке и краске, так как был здесь все время, пока я находился с Эдди.
— Она ушла? — спрашивает он меня, глядя на женские вещи, все еще разбросанные по моей разрушенной комнате.
— Ага.
Он хлопает меня по плечу.
— Все, что не делается — к лучшему, Президент.
И уходит, заставив задуматься, так ли это.