Белый морок. Голубой берег

Чем дольше он размышлял над всем этим, тем больше склонялся к мысли, что следует без малейших промедлений выслать поисковую группу для налаживания связи с рейдирующим подразделением народных мстителей. Чем черт не шутит, а вдруг это посланцы партизанских соединений, базирующихся в Брянских лесах. Или, может, парашютисты (о них принес в отряд весть Артем после беседы с товарищем Пироговским), заброшенные в междуречье Днепра и Десны Центральным штабом партизанского движения для объединения антифашистских сил в борьбе с оккупантами? Разве не может быть такого, что кто-нибудь из их гонцов все же пробрался через линию фронта, доложил в Москве кому нужно о киевском отряде и теперь вот возвращается с таким грохотом обратно? Вполне даже может быть!

Эта мысль была настолько заманчивой, Витольду Станиславовичу так хотелось в нее верить, что он оставил все срочные дела и, спрятав бумаги, торопливо направился на Семенютин двор за Гатью, чтобы поделиться своим намерением с командирами. Время было позднее, и он не знал, застанет ли там Артема. Но, к превеликому своему удивлению, застал в Семенютиной хате даже тех, кому давно уже надлежало быть на отдаленных сторожевых постах. Хлопцы явно чувствовали себя именинниками, так и сверкали улыбками, многозначительно посматривая друг на друга. «Что здесь произошло?» — терялся в догадках Ксендз, направляясь к крыльцу.

Как вскоре выяснилось, причиной общего подъема был неожиданный приход Ивана Ивановича Соснина. Вообще-то он раз в неделю непременно навещал своего пациента, но о дне приезда сообщал заблаговременно, чтобы Варивон мог выслать в одно из прималинских сел или хуторов подводу. Но на этот раз Соснин прибыл не к раненому. Нарушив все законы конспирации, не предупредив никого о своем визите, он всю ночь шел пешком по бездорожью, чтобы поделиться с новыми друзьями такими вестями, от которых расцветали радуги в глазах и в бешеный пляс пускалось сердце.

— Что здесь, в конце концов, случилось? — уже утрачивая терпение, напустился Ксендз на Артема, который, запустив пальцы в густой чуб, метался по темной комнате.

— Иван Иванович, — вдруг остановился он напротив Соснина, сидевшего рядом с Ляшенко, — не откажите в любезности! Думаю, Витольду Станиславовичу полезно будет услышать…

— Понимаете, вчера у меня был срочный вызов к роженице в отдаленное село Вышев, — наверное, уже не впервые начал пересказывать свое приключение врач с хитрой улыбкой в глазах. — Дорога туда неблизкая. Приезжаю под вечер, а все село на улицах. Люди вроде бы на себя непохожие, заплаканные, но веселые ходят. Спрашиваю встречных, что ж здесь случилось, а мне, будто на исповеди, шепчут в ответ: только что у них гостили хлопцы Калашника-партизана… Митинг якобы созывали, горячие речи произносили, а потом еще и свеженьких московских газет дали. Мне, как давнишнему их помощнику в трудные минуты, тоже вот экземпляр «Правды» презентовали вышевцы. Считай, от собственного сердца оторвали, но все-таки не поскупились…

Ляшенко протянул Сосновскому сложенный вдвое газетный лист:

— Прошу. Приобщитесь душой к целебному источнику.

Еще издали Ксендз узнал с юношеских лет знакомый, какой-то архаически-неповторимый плакатный шрифт в колонтитуле, узнал аскетически простую, даже несколько однообразную верстку, лишенную каких бы то ни было украшений и броских окон-фотоклише. «Товарищи бойцы, командиры, политработники! Стойко, упорно, до последней капли крови защищайте каждую позицию, каждый метр родной советской земли! Преградим путь ненавистному врагу! Разгромим немецко-фашистских разбойников!» — так и стрелял в глаза вынесенный в шпигель, набранный жирным курсивом призыв.

Будто святыню, с душевным трепетом взял Сосновский из рук Ляшенко неведомо какими ветрами занесенную в этот глухой полесский закоулок московскую «Правду» и, по издавна выработавшейся привычке, кинул взгляд на дату: «26 августа 1942 года». О, так это еще сравнительно свежий номер! Если учесть огненные барьеры, которые пришлось преодолеть этому экземпляру, то десяток дней — абсолютно незначительное время. Натренированным глазом Ксендз, будто на фотопленку, зафиксировал в сознании первые слова передовицы «Отлично провести уборку и заготовку овощей»: «Близится пора массовой уборки и заготовки овощей и картофеля. Фронт уборки в этом году очень широк. Колхозы и совхозы значительно расширили площади…»