Белый морок. Голубой берег

Не теряя на размышление времени, они пустились вдогонку за теми, кто после боя отступил на север. Весь день и всю следующую ночь рыскали из конца в конец, разыскивая следы потерпевших, пока не добрались до села Бантыши, где уже несколько месяцев находился подпольный госпиталь их отряда. Именно в Бантышах, на квартире Софьи и Григора Коздобычей, для Загравы все прояснилось. Там он неожиданно встретил Аристарха Чудина, который с недавних пор был назначен командиром учебного отряда, и от него узнал, что вся эта катавасия в Поташнянских лесах случилась с их новобранцами.

Приняв под свою команду новичков, приведенных загравинцами из-под Корнина, старший лейтенант Чудин, как и надлежало, создал из них взводы, назначил из своих бывших бойцов командиров, оформил соответствующую документацию и, после того как Артем с Витольдом Станиславовичем приняли от каждого желающего письменное заявление-присягу, приступил к боевой учебе. Строевая подготовка, изучение отечественного и трофейного оружия, овладение основами первой медицинской помощи и маскировка на местности, устройство ночных переходов и преодоление водных преград…

В тот злосчастный день учебная команда возвращалась с ночных занятий на тетеревском перегоне железной дороги. В предутренних сумерках на глухой лесной дороге, плутавшей между чертополохом и лопухами от полустанка Спартак, главный походный дозор неожиданно напоролся то ли на вражескую засаду, то ли на разъездной патруль, и в считанные секунды полностью был уничтожен. Чтобы избежать разгрома, Чудин приказал своему заместителю Дришпаку немедленно повернуть колонну на Поташню с тем, чтобы, не доходя до самого села, свернуть на болотистые притальские луга и скрыться в мирчанских лесных массивах, а сам с горсткой хивриченковцев залег на обочине, создав таким образом группу прикрытия. Только до горячего дела здесь не дошло, а вот колонна, ведомая местным проводником, своевременно не свернула в заросли камыша над Талью, приблизилась к окраинам Поташни и попала под интенсивный пулеметный огонь. Разумеется, среди безоружных людей поднялась паника. Стремясь предотвратить катастрофу, Чудин с группой прикрытия да еще с десятком смельчаков бросился в контратаку, зайдя во фланг вражеской цепи. Но все же не эта отчаянная вылазка спасла их команду от полного уничтожения. Что там говорить, эсэсовцы (а это были именно они, как потом выяснилось) без особых усилий могли бы перестрелять беспомощных новичков как куропаток, — просто они либо не были готовы к бою, либо имели более серьезное боевое задание. Примерно час они беспорядочно стреляли в темноту, а преследовать почему-то не стали.

— Это, собственно, и спасло нашу братию. Но дорого, невероятно дорого заплатили мы за свое невежество и беспечность. Семеро убитых, двенадцать раненых, — подвел печальные итоги еще более поседевший за ту ночь Аристарх. — Я тоже наверняка навсегда остался бы под Поташней, если бы не добрая душа — товарищ Покраш… — кивнул на ничем не приметного молодого человека, который на корточках сидел у косяка, жадно затягиваясь окурком.

Заграва сразу же узнал в нем Неистового (так он мысленно окрестил этого парня), который во время разоружения полицейской охраны под Корнином изловчился ударить Колодяжного ножом в живот, но виду не подал.

— Так вот, он на руках из-под огня вынес меня, простреленного пулей навылет. Ну и сюда, считай, на собственном горбу припер. А сейчас просто не знаю, что делать…

— Как рана? Сильно мучает?

— Да пока жить можно.

— Советовал бы тебе всех тяжелораненых оставить под опекой Коздобычей, командование учебной группой передать хотя бы тому же Дришпаку, а самому, если только можешь, немедленно отчалить в лагерь и обо всем доложить командиру. Появление в этих местах эсэсовцев — зловещая примета.

— Я, пожалуй, так и сделаю, — согласился приунывший Чудин.

Утроив бдительность, спецгруппа Загравы сразу же взяла курс на юг, чтобы как можно скорее выйти на маршрут разыскиваемых партизан. И примерно под вечер прибыла наконец в село Трубовку, где, по донесениям местных подпольщиков, лишь три дня назад пришлые партизаны созывали митинг, выступали с речами перед народом, вручали московские газеты. Только трубовцы встретили загравинцев с открытой неприязнью. К кому бы Заграва с хлопцами ни обращался, всяк уклонялся предоставлять им убежище, избегал разговоров о партизанах, на все вопросы твердил: «не слыхал», «не видел», «не знаю». А советских газет, если верить их словам, они вообще никогда не читали, даже забыли, как они выглядят…

Такая же картина повторилась и в Лысовке, Соловьевке, Хомутце, Веселой Слободке. А вот в Сечкарях им даже пальнули вслед. Будто зловещее знамение сопровождало загравинцев по местам, где еще совсем недавно их появление было бы величайшим праздником. Нетрудно было прийти к выводу, что крестьяне воспринимают их не иначе как гестаповских лазутчиков.