Белый мусор

Церемонно сел напротив меня и принял пудры. Из кармашка трусов достал плоскую коробочку и высыпал на столик десяток малюсеньких пластиковых прямоугольников:

— Знаешь что это?

— Гражданские чипы. ГэЧэ, гэчка, гэчешка, грачка, голова-член… и ещё тысяча сленговых определений.

— Мы называем это даром богов.

Я не удержалась от иронии:

— Ваш дар богов печатают на императорском монетном дворе.

— Именно через обыденность верховное существо показывает свою благодать. А ты знаешь историю и предназначение чипов?

— Ну, ясно же, документооборот, регистрация граждан. Хранение паспортных данных, финансов. У канцеляритов и пэвэкашников на нём хранится формулярный список. Ещё чип блокирует возможность зачатия, пока не получишь лицензию.

Двунадесять торжественно сказал:

— А ты знаешь, что чипы придумали задолго до Большой Беды, и с тех пор технология их производства не менялась?

— Это выдумки секты мультимондистов.

— Нет, это правда. Знаешь ли ты, что чип приобретает память своего предыдущего хозяина? При трансфере она не удаляется полностью, а просто затирается слоем новой информации.

— Насчёт памяти не знаю, а вот кредитную историю хранит, хе-хе.

Двунадесять разложил чипы ровными рядами. Не отрывая взгляда от них, сказал:

— Посмотри на эти кусочки пластика и спроси себя, неужели так сложно напечатать столько чипов, сколько захочется? Почему чипы наследуются от мёртвых и передаются ещё нерождённым?

Мне стало скучно:

— Все знают, что длинная история использования создаёт сложный магнитный паттерн, защищающий чип от подделки. За сто лет паттерны стали такими, что подделать их технически невозможно.

Двунадесять величественно выпрямился:

— Ты мыслишь, как раб Империи. Считаешь, что чипы прикрепляют к людям, тогда как наоборот — людей прикрепляют к чипам. Императорского монетного двора не существует. Там не печатают новых чипов. Их уже сотни лет не печатают.

— Хм, интересная теория.

— Теории в науке, с помощью которой тебя создали. А я говорю истину. Наш уровень развития не способен создавать такие сложные устройства, как гражданские чипы.

— Даже если так, то что это меняет?

— Ничего, кроме понимания свободы. Пока тебя прикрепили к чипу — ты раб и скотина. Когда ты сам прикрепляешь себе чипы — ты властелин своей судьбы.

— В обоих случаях нужен чип, — парировала я. — Без него, значит, нет ни свободы, ни несвободы?

Двунадесять замялся. Отмахнулся от моего аргумента и продолжил:

— Я знаю, что девизом своей банды ты избрала фрондерский клич «Свобода или смерть». Он довольно точно передаёт мою мысль. Это не случайность.

— Мерси.

— Но я предложил бы поправку. Двуличный, взаимоисключающий союз «или» заменил бы на прямой и единотолковый «и». Свобода и смерть.

— Почему?

— «Свобода» — это резиновый мешочек, который способен растягиваться до неожиданных размеров. Каждая личность складывает в это мешочек свой набор условий того, что считает «свободой». Например, граждане Империи настолько несвободны, что согласны называть честным выбором поклонение семье Императора, герцогам и всей той прочей ерунде, на которой построен репрессивный аппарат государства. Напихивают они этот гондон до тех пор, пока не лопнет. Это — «Смерть». Хочешь что-то спросить?

— Боюсь обидеть вопросом…

— Ты интересуешься, как одуревший от пудры выживанец так много знает?

— Точно.

— Когда я узнал, что ты женский клон мужского оригинала, я ещё более захотел душевной беседы. Ведь мы похожи. Только я сложнее.

— Вот как…

— Чтоб понять, нужно вернуться к чипам. Чип создан так, что одной из его функций является контроль за деторождением. Пока носитель не разблокирует данный раздел с помощью цифрового кода лицензии, не сможет ни забеременеть, если женщина, ни производить живые сперматозоиды, если мужик.

— Это известно.

— От обывателя скрывают побочный эффект: природа пробует обойти искусственный запрет, усиливая половой инстинкт.

— Допустим, так. Причём тут наша схожесть?

Двунадесять удивился:

— Я ещё не начал про это.

— А про что ты?

Он раздражённо стукнул себя по ляжкам:

— Ты слышала, что я сказал? Повторяю — усиливает половой инстинкт.

— Ну, усиливает. Что дальше-то?

Двунадесять повернулся ко мне спиной:

— У меня двенадцать. Двенадцать чипов! Представляешь на что я способен? Выживанцы для того и пихают себе по три-четыре дополнительных чипа, чтоб трахаться без остановки. Если вставят больше, то подохнут. А я ношу двенадцать.

— Вся эта торжественная беседа просто для того, чтоб похвастаться длиной своего члена?

Двунадесять быстро добавил:

— Я ещё умный, как ты верно заметила ранее.

— Ты говорил, что мы похожи. Чем же? Не длиной члена, надеюсь?

Двунадесять вдохнул побольше пудры. Требовательно заставил принять меня такую же дозу. Сильно закружилась голова, но не как во время приступа, а приятно. В груди, чудилось, расцвела колоссальная сладкая ягода, которая грозилась лопнуть и вытечь из уголков глаз и влагалища. Я пошевелила тазом и бёдрами. Показалось, что складки брюк как-то неудобно прикасаются к телу, раздражая кожу.

Собеседник проследил за мной: