Белый мыс

Примерно каждую пятую минуту по улице с грохотом проезжал красный автобус. Оке лег и накрылся с головой, но каждый раз, как шофер переключал скорость, чтобы одолеть каменистый подъем, он просыпался. Прошло больше часа, пока ему наконец удалось забыться у мысли растворились в дремотном тумане.

Вдруг он увидел себя идущим по большому песчаному холму, покрытому сероватыми зарослями камыша. Это были его родные дюны, но не такие, какими он видел их, когда подрос, а из ранних детских воспоминаний. Все ближе наплывала стена с остроконечными башнями, подобно миражу в перегретом воздухе. Ему нужно было идти навстречу стене, но песок заполнил ботинки, и они стали тяжелые, как свинец. В одном месте в стене виднелся проход в виде арки, наподобие городских ворот Висбю. Вдруг тишину над сверкающими в солнечном свете песками разрезала пулеметная очередь; мимо Оке промчался смуглый человек, одетый арабом, и забежал в тень старых ворот. Он медленно повернул окутанное бурнусом лицо и раздельно произнес, обращаясь к Оке:

– Пусть твои верблюды никогда не испытывают жажды.

Пустыня исчезла; они шли вместе по площади, где над городом возвышалась ослепительно белая башня, напоминающая маяк. Сверху доносился гнусавый, монотонный голос. Оке старался не слушать, но голос упорно пробивался сквозь уличный шум. Внезапно Оке как-то сразу различил слова – и тут же проснулся; вечернее солнце, склонившись над расчищенным пустырем, смотрело ему прямо в глаза.

– «Аф-тон-бла-а-дет», «Алл-ле-ханда»! «Афтонбла-дет», «Аллеханда»!

Одноногий газетчик на Дрбттнинггатан выкрикивал названия вечерних газет.

Дверь в коридор осторожно открылась, и со стороны лестничного окна донесся шлепающий звук, как будто выбивали ковры. Иосиф, выйдя на двор, выколачивал пыль из книг, беря по четыре – пять штук в каждую руку и ударяя ими друг о друга.

– Ты не спишь? – спросил негромко Хольм, заглядывая в книгохранилище.

Голос звучал очень дружелюбно, и Оке подумал, что более приветливого шефа он не мог бы найти.

– А что, для меня есть какое-нибудь дело? – спросил он бодро.

Хольм на минуту призадумался и указал затем на большой запыленный ящик.

– Можешь заняться сортировкой этих библий, а потом расставь их на полке. Просмотри и разложи погодам. Тетушка, у которой я купил лавку, была больше похожа на сборщицу утиля, чем на букиниста; так что не удивляйся, если увидишь самые неожиданные закладки. Тут может быть что угодно – от сухих клопов и черных локонов до засушенных растений.

Оке сразу же принялся рыться в ящике. Так вот какой оказалась его первая работа в городе! По сравнению со знойными, изнуряющими днями косьбы у богатых крестьян в его родном уезде она выглядела до смешного легкой.

В самом низу лежала библия в потрепанном кожаном переплете, отпечатанная на толстой, изготовленной кустарным способом бумаге. Не без благоговения пероворачивал Оке хрупкие желтые листы. «Библия сего года. Все священное писание на шведском языке. Напечатано в Упсале в 1541 году». Она, наверно, представляла огромную ценность для любителя. В ящике лежало немало библий в кожаных переплетах, но большинство было без титульных листов или с какими-нибудь другими повреждениями. Все же, сравнивая шрифт и разной давности правописание, Оке пришел к выводу, что самая древняя среди них та, что напечатана во времена Густава Васы. Особенно пришлось ему поломать голову над пожелтевшей брошюрой с затейливыми буквами, каких Оке еще не приходилось видеть.

В книгохранилище снова зашел Хольм – он искал французско-шведский словарь для покупателя-туриста.

– Ну, как дела?

– Во многих книгах я не смог найти год издания. А что делать вот с этой, греческой? – спросил Оке неуверенно.

– Это не греческий, а древнееврейский, – поправил его Хольм. – Поставишь ее в самом конце.

«Видно, он и сам не знает, когда она напечатана», – подумал Оке с облегчением.

II

Светло-коричневое здание в глубине улицы казалось декорацией, несмотря на две мощные круглые башни с напоминающими короны ярко-зелеными медными крышами. На небольшом возвышении – спасительном островке в бурном потоке уличного движения – стоял растрепанный Оке, поглядывая на большие часы между башнями. Вот уже пять минут он безуспешно пытается улучить момент, чтобы проскочить на тротуар.

Близилась осень, но широкая Васагатан жарко дышала размягченным асфальтом и зловонными голубоватыми бензиновыми дымками. Застекленный фасад большого нового типографско-конторского здания напротив Центрального вокзала сверкал ослепительным зеркальным блеском.

Но вот движение застопорилось, и автомобили выстроились плотными рядами, как вагоны товарного поезда. Между ними, небрежно посвистывая и непрерывно сигналя, пробирались на велосипедах мальчики-рассыльные, но и они застревали в конце концов в мешанине на Тегельбаккен. Здесь улицу перегородили трамваи, уткнувшиеся в железнодорожный шлагбаум.