Белый огонь

Падали воины, живые добивали раненых товарищей, чтобы те не достались демонам и не попали в кипящий котел мэлгов. И наконец, Лейта осталась одна среди мрака и его порождений. Многажды раненная, истекая кровью, она дралась до последнего, и, когда сил уже не оставалось, таувин призвала пламя, что огненной волной выжгло ущелье, уничтожая врагов человечества. От храбрых бойцов остался лишь прах, а Эовин, старый к тому времени и седой, был безутешен. Он потерял последнего ученика, ту, на кого возлагал все надежды, и не знал теперь, кому передать меч, полученный от своего наставника еще во времена, когда оставались живы участники Войны Гнева.

Лютня пела. Гордо и смело. Пальцы Катрин касались струн все быстрее и быстрее, стремительно наращивая темп, и голос музыки «садился», переходил в шепот, но не мелодичный, а обреченный, затем печальный. А после музыка могла лишь плакать, да так, что ком появлялся в горле, а дыхание учащалось.

Эйрисл никогда не слышал этого мотива, признавал, что мало понимает в музыке, но был уверен — подобное исполнение подходило к истории идеально. Тот, кто написал эту мелодию, был мастером.

Когда песня закончилась, наступила тишина, лишь костры сухо потрескивали да слабо плевались искрами в морозное небо. Катрин, прижимая струны ладонью, исподлобья поглядывая на мужчин, и на ее бледном морщинистом лице появилось довольное выражение. Она одобрительно кивнула Меху, который моргал, словно не веря, что песня смогла произвести настолько оглушительный эффект.

— Хорошо, парень. Очень хорошо, — сказала она солдату, протягивая лютню. — Если будешь о ней заботиться, то она станет благодарить тебя в ответ.

Говерт откашлялся в кулак, лейтенанту показалось, что веки у старого сержанта порозовели. Так случается со всеми. Можно выйти из десятка схваток, даже не дрогнув, и пережить множество эмоций из-за одной песни. Впрочем, что тут удивительного? Хорошая история трогает, особенно если правильно ее передать.

Честно и искренне.

— Не могла бы ты сыграть что-нибудь еще? — попросил сержант, и солдаты — теперь, кажется, уже никто из них не спал — одобрительно забормотали, словно бы и ждали, когда старший из десятников осмелится сказать то, что не решались они.

— Еще? — Катрин хмуро посмотрела на пальцы правой руки с узловатыми суставами и длинными ногтями. — Я не играла несколько десятилетий, и руки почти забыли.

— Как же ты играла, когда они помнили? — усмехнулся Говерт.

— О! — Ее бескровные губы тронула легкая улыбка. — Даже эйвы выходили из Туманного леса, чтобы услышать мою музыку.

Ее шутку оценили, раздались негромкие смешки, на многих лицах появились улыбки. Эйрисл тоже улыбался, видя, что его люди на какое-то время забыли и о тяжелом патруле, и о гибели товарищей. Хорошо. Мех протянул лютню Катрин, и та не стала отказываться:

— Ты знаешь песню о верности гигантов, парень?

— «Каменные горы и горячая река»? Да.

— Ну, тогда развлечем твоих друзей немного…

Во сне пришел синий огонь. Сперва яркий, а затем быстро бледнеющий, становящийся бесцветным, а после и вовсе белым. Он пожирал людей, его друзей, знакомых, солдат, офицеров и просто прохожих. Бушевал на улицах Балка, вгрызаясь в стены, выламывая дома, и тек, как река, поджигая любого, кто осмеливался взглянуть на него.

Эйрисл шел по колено в пламени, и оно не трогало его. Не причиняло боль, лишь холодило кожу, пропитываясь сквозь одежду, точно вода, и вызывало слабое, неуверенное чувство голода.

Он поискал какую-то еду и пошел на запах. Свернул в переулок, миновал закрытый колодец, из которого кто-то стучал кулаком, нечленораздельно вопя, и оказался на заднем дворе, среди дымящейся грязи, навоза и опаленных свиных туш. Но аппетитно пахли не они, а что-то, над чем склонилась женщина.

Она стояла перед этим на коленях, и Эйрисл внезапно понял, что здесь жива не только незнакомка.

Она, и лежащие в грязи обгоревшие свиньи, и это… нечто. Обугленное.

В желудок словно кинжалом ударили, стальной шарик стукнулся о внутреннюю стенку черепа. Туда. Сюда. Зрение помутилось, начало двоиться, троиться. В мозгу взорвалось множество картинок, словно он смотрел на мир несколькими парами чужих глаз. Свиньи захрипели, закачались на боках, дергая короткими упитанными ногами, а затем обугленное оперлось черными ветками о землю и подняло голову, скалясь черным черепом.

Женщина обернулась, и он узнал ту, с белыми глазами, что спасла его из бездны в прошлом кошмаре.

— Невероятно, — сказала она ему. — Ты хоть понимаешь, что это означает?

Он не понимал. А еще не хотел с ней говорить. Не желал оставаться в Балке, охваченном необычным пожаром. И поэтому проснулся.

Судя по звездам, была еще только середина зимней ночи. Люди спали, укрывшись с головой, костры горели, как и прежде. Эйрисл поднялся, выбираясь из спального мешка, выстланного шкурами, чувствуя, как сон тяготит, а голод отступил, но не исчез.