Белый огонь

По счастью, обычный голод, а не тот странный. Он вытащил из сумки рядом со спальным местом ломоть подмерзшего хлеба, отгрыз и, начав жевать, отправился проверять часовых. Проходя мимо спального места Катрин, увидел, что то пустует.

— Ходила только что здесь, господин лейтенант, — ответил солдат из десятки Смолистого, когда ему задали вопрос.

Эйрисл пошел через двор, жуя и чувствуя, как мерзлый хлеб репейником ложится в желудок. Катрин стояла в свете единственного фонаря и задумчиво поглаживала морду Тиона, который с любопытством обнюхивал ее. Прекрасно зная нрав своего коня, лейтенант предупредил:

— Осторожно. Он только кажется добрым.

— О, — ответила она, не обернувшись. — Прекрасно вижу это в его глазах. Но у меня было яблоко, и теперь мы лучшие друзья.

— Яблоко? — удивился Эйрисл.

Старуха достала из своей котомки еще одно, протянула лейтенанту. Маленькое, сморщенное, пережившее осень.

Наверное, оно было последним и ценным для нее, поэтому он отказался.

— Может быть, апельсин?

Теперь на морщинистой ладони лежал солнечный мяч.

— Ты полна сюрпризов, Катрин.

Он взял апельсин и под ее внимательным взглядом начал чистить плод. В какой-то момент старуха разочарованно вздохнула, и лейтенант не понял почему. Но, кажется, не из-за того, что он принял ее дар.

Половину он отдал ей, затем отломил дольку и сунул в рот. Апельсин был с кислинкой, но вкусный. Тион потянулся к нему, но, обнюхав, не заинтересовался.

— Я слышала о лейтенанте Третьего полка, который не умеет читать.

— Слышала?

— Солдаты говорили. Там, на границе. Ругались, что сукин сын не в состоянии прочесть приказы и отдувается за него сержант. Полагаю, вы не тот лейтенант, разлюбите апельсины.

Он не улавливал связи между умением читать и апельсином, но расспрашивать не хотел. Было неинтересно, а женщина, возможно, давно не спала, а потому заговаривалась.

— Не тот. — Он посмотрел внимательно. — Тебе нужен другой лейтенант?

— Полагаю, я нашла то, что искала. Просто немного ошиблась в своих ожиданиях и скверно расслышала слова птицы. — Она снова говорила странно и, словно понимая это, извиняюще улыбнулась, погладила коня и спросила: — Как его имя?

— Тион.

Катрин рассмеялась, и смех ее прошелестел, точно ветер в безводном ущелье, сдувающий с каменных карнизов мелкую невесомую пыль времен.

— Расскажешь, что смешного?

— Конь-огонь. Рыжий.

— Не понимаю.

— Тион был рыжим, так говорят легенды. И поэтому я вижу забавным такое совпадение.

Эйрисл не знал об этом.

— Тебе известно много легенд, и ты отлично играешь. Менестрель?

— Была. В очень далеком прошлом. Теперь я просто старуха, которую терзает память и боли в суставах. Даже не знаю, кто из них сильнее. А вы? Помните что-то из легенд своей страны, что рассказывала вам мать или бабка?

Он задумался, прожевал последнюю дольку:

— Лишь те, что знает каждый. В Фихшейзе много сказок, но не все я запомнил.

— Глаза у вас голубые, господин лейтенант. Фихшейзцы же чаше всего кареглазые, а вот голубой цвет радужки в этом герцогстве довольно редок. Откуда ваши предки? С севера?

Эйрисл удивился ее внимательности, а также любопытству. И тому, что вообще с ней разговаривает, а не гонит подальше от коней роты. Все же та музыка, которую она играла, сделала ее… чуть ли не своей. Хорошей знакомой. А с такой вполне можно было поговорить.

— Моя прабабка с Летоса.

— Вот оно что, — протянула Катрин, хотя, кажется, ничуть не удивилась. — Старая кровь севера.

— Она сбежала с островов, когда была молода. Мать рассказывала, будто бы у прабабки был дар указывающей.

Старуха слабо покачала головой:

— Сомневаюсь в этом, господин лейтенант. Те, у кого проявляется дар указывающих, бесплодны. Так повелось с прошлого. Если что-то берешь у смерти, ей следует чем-то заплатить.

— Высокая цена.

— Немаленькая, — согласилась старуха. — Но мы все платим ту или иную цену, и порой нас даже не спрашивают, согласны ли мы.

— Тебе стоит поспать. Завтра тяжелая дорога.

— Выдержу. Ехать на лошади проще, чем идти пешком.

Но она послушалась и, опираясь на палку, вышла из конюшни на улицу, сопровождаемая Эйрислом. В какой-то миг женщина остановилась, повела взглядом по темному двору, часовым и сделала несколько шагов к ограде. Обратилась к Эйрислу:

— Что было в свертке, который солдаты закопали в снег? Кто это?

Он не собирался ей рассказывать, а тем паче показывать. Музыка музыкой, песни песнями, но некоторые вещи не для чужаков, пусть они всего лишь высокие безобидные старухи, способные с невероятным талантом касаться струн лютни. Это дела его роты, дела полка, а не неизвестных путниц.

— Отдыхай, Катрин.

Она наклонилась к нему, сгорбившись, чтобы стать одинакового роста, и на ее резком грубом лице появилась добрая улыбка.

— Довольно сильная воля. Удивляюсь тебе, лейтенант… чувствуется старая кровь.

Он еще успел подумать, что теперь Катрин говорит с ним на «ты», а затем увидел, что ее бледная радужка странно светится по краям тусклым светом, словно в ней отражаются звезды.

Странно. Но не ужасно. Красиво.