Белый огонь

Так они и двинулись вперед, защищаемые куполом, и черной земли перед ними становилось все меньше. Шагали они, точно ватага калек, хромая, спотыкаясь. Любой сердобольный человек, увидев их, обязательно бы поделился с несчастными монеткой, а то и не одной.

Лавиани заметила тело, лежащее на спине, с поднятыми вверх, словно окаменевшими руками и сведенными в судороге пальцами. Затем другого мертвеца. Отмечала их краем сознания, не забывая считать, сосредоточившись на том, чтобы переставлять ноги.

К шауттам сейчас мертвецов. Сойка не желала присоединяться к их компании, а потому старалась не отставать от Тэо.

Фонтан давно не работал, но его бассейн был полон свежей дождевой воды, и Лавиани, сидя на растрескавшемся мраморном бортике, зло поглядывала на композицию из суровых копьеносцев, охранявших обнаженную деву, из кувшина в руках которой в прежние времена должен был изливаться хрустальный поток.

Сойка стянула с себя окровавленную рубашку, не обращая внимания на холод, застирала ее, кинула рядом, не надеясь, что та хоть немного высохнет, а сама отмывала засохшую кровь из-под носа, с губ и подбородка.

Отмывала яростно и с видом зверя, который едва сдерживается, чтобы не броситься на первого встречного. Виски продолжало слабо ломить, и это ничуть не улучшало ее черного настроения.

– Я помню, – тихо произнесла Бланка, опираясь спиной о бортик, и ее растрепанные, сейчас казавшиеся выцветшими волосы походили на мертвых медных мутских змеек.

– Что? – Лавиани с текущей с ее лица водой повернулась к ней. – Чего ты там бормочешь?

– Я помню. Помню, как тут все горело, – ее голос был низким и странно дрожал. – Как плавились люди, исчезали дома, как горячий ветер прошел по спящему городу, разрывая его. Я помню. Помню… Помню. Крик! Этот крик!! Они умирали так долго! Гораздо дольше, чем держалось пламя. Каждый умер, и каждый остался. Я помню, каким лиловым было небо в тот день.

Шерон присела рядом, взяла ее лицо обеими ладонями:

– Нет, – произнесла указывающая твердо, и глаза ее были жесткими, словно шляпки гвоздей. – Не помнишь. Это не твои воспоминания, не твои мысли, не твоя боль. Выброси их и забудь. Забудь прежде, чем они сведут тебя с ума, Бланка Эрбет.

– Ты тоже видела?

– Нет. Но я чувствую старую магию и помню слова Мильвио. Магия не всегда исчезает, иногда ее следы остаются, она въедается в землю, как грязь въедается в кожу. И очень часто они убивают, лгут, сводят людей с ума.

– Но все, виденное мной, правда. Я знаю. Я была там. Они так… кричали.

– Нет, – уже в третий раз повторила Шерон. – Не была. И возможно, тебе показали истину. Трагедию, что случилась здесь три тысячи лет назад. Это прошлое, и оно далеко. Не стоит о нем думать сейчас и не стоит возвращаться туда, как бы тебе не было больно от того, что ты увидела, услышала или поняла.

– Я была на Талорисе, в зеркалах, – Лавиани просунула голову в дырку шерстяного одеяла, проигнорировав мокрую рубашку. – Они показывали мне всякое, спасибо за это одному шаутту. В основном правду, да такую, что порой хотелось застрять в несуществующем мире навсегда. Вот только на самом деле его нет. Давно нет. Все обиды, потери, утраты, радости и счастье остались там. Их не вернуть, не подержать в руках, не обнять и не отбросить. Так что и вправду не сходи с ума и не думай о том, что тебе кажется реальным. Этого нет.

Бланка помолчала и неохотно склонила голову, повторив:

– Этого нет.

Но в ее голосе все еще звучала неуверенность, а вид был как у человека, очнувшегося от кошмара, и тот пока не отступил, не выпустил ее из своих клешней.

Шерон, вздохнув, убрала руки от лица госпожи Эрбет, поднялась и посмотрела назад – туда, где за валом поднятой и оплавленной земли находился пройденный, едва не убивший их черный рубеж.

– Я не чувствую мертвых, – сказала она со спокойствием, которое отчего-то напугало ее. – Не чувствую.

– В кои-то веки, рыба полосатая, – Лавиани убрала рубашку в сумку и достала немного мяса, думая, что сейчас бы не отказалась от какой-нибудь горячей еды. Любой. Необязательно, чтобы это была яичница. – Радуйся минутке без покойников.

– Ты не понимаешь.

– Прекрасно понимаю. В первый раз за долгие месяцы нюх некроманта тебя подвел, и ты не узнала, что контрабандисты сдохли, пока их не увидела.

– Так не должно быть.

– Ха! Вот так не должно быть! – Сойка обвела рукой город, что смотрел на них тысячью пустых окон.

– От них ничего не осталось, кроме оболочки, – Шерон поежилась. – Они не ушли на ту сторону, просто исчезли.

Тэо, все это время сидевший с закатанным рукавом и прижимавший тряпицу к окровавленному предплечью, спросил:

– Означает ли это, что ты не сможешь их поднять?

– Да.

– А ты пробовала? – тут же заинтересовалась Лавиани, подавшись вперед.

– Это ни к чему. С таким же успехом я могу пытаться оживить скульптуры фонтана. Нет связи с той стороной, словно…

– Словно кто-то обрубил все нити с ней, – закончила Бланка. – Даже не обрубил, выжег их из мира. Вот он каков, гнев Шестерых. Даже не убийство, полное небытие.