Белый огонь

– Ты перестала заниматься фехтованием. Разумеется, скажешь, что теперь такой великой темной чародейке это ни к чему и ты будешь пугать врагов белесыми глазищами. Но лучше иметь в рукаве не один козырь, а несколько.

– Не спорю. Давай начнем этим же вечером.

– Ага, – буркнула сойка. – Если ты не рухнешь и не заснешь. Ладно. Идите осторожно, а если что-то пойдет не так… – Она оглядела их с ног до головы. – Ну, всплакну по вам в качестве одолжения. Акробат может драться лютней, раз уж она вам настолько дорога, что вы тащите ее через половину мира.

Лютня Велины, погибшей у Мокрого Камня, самым невероятным образом пережила рейд мэлгов, сплав по Бренну, поход сквозь дебри леса эйва, Кариф, Эльват, путешествие через пустыню и море. На ней не играли, но, несмотря на неудовольствие Лавиани, несли в надежном чехле непонятно куда и непонятно зачем.

Сойка ушла, быстро исчезнув за стеной ледяной мороси и сизого тумана. Тео и Шерон двинулись за ней.

Они шагали на север, среди безрадостных пустошей, по высокой, мочившей штанины траве, пускай пожухлой, но остававшейся острой, так и норовившей порезать руки, стоило лишь проявить неосторожность.

В рощах, где туман цеплялся за ветви, застревал меж корней, щекотал щеки и шею, властвовала такая тишина, что их шаги и дыхание казались совершенно чужеродными в этом безрадостном месте. Ботинки тонули в гнилых охряно-коричневых листьях, оскальзывались, чавкали грязью, стоило лишь спуститься к ручью.

Откуда-то издали донесся крик кукушки, робкий и неуверенный. И стих, больше уже не повторяясь.

Стоило покинуть рощу, как налетел ледяной ветер. Он волновал море травы, пригибая ее к земле, и бросал сырость прямо в лицо, столь же щедро, как делится монетами со своим кошельком богатый торговец.

– Белые флаги, – прошептала Шерон после того, как они не говорили ничего друг другу больше часа.

– Что? – покосился на нее Тэо.

Она поняла, что сказала это вслух и повторила с некоторым сомнением, словно до сих пор не была уверена в том, что видела:

– Белые флаги. У Вэйрэна в Битве Теней был белый стяг. Всегда говорили о темных знаменах, но он и его сторонники предпочитали белое. А черные полотнища были у противоположной стороны. У Шестерых.

– Черный людям понятнее. Тьма. Зло. Поэтому проигравшим выдали именно такой цвет. Так лучше для истории.

– Но не для понимания ее. Не для того, чтобы узнать истинные причины всего.

– Все, что ты говоришь, лишь домыслы. Ты не можешь знать.

Белые глаза посмотрели на него.

– Я знаю. – Рука коснулась браслета. – Он знает. И показал мне.

Шерон рассказала о том, что видела, когда упала за борт. О мертвых, о бледных равнинах Даула, о Шестерых и битве. О крови, смерти и разбитых надеждах. И ранах, которые до сих пор остались в мире.

Тэо молчал.

– Ты не выскажешь сомнений? – наконец спросила указывающая.

– В реальности увиденного тобой? Нет. Я верю в твой рассказ. Хотел бы я знать, о чем говорила Мерк с братом.

Шерон думала о том же уже не раз, но подозревала, что эта часть истории никогда не всплывет из прошлого.

– Ты ведь ощущаешь ее? Статуэтку?

– Да. Лавиани ведет нас в правильном направлении. Не вижу причин вмешиваться.

Она тихонько рассмеялась.

Холодало, и указывающая, спрятав пальцы в рукавах, произнесла, словно прежнего разговора и не было:

– Я всегда думала, что в Треттини гораздо теплее. Даже зимой.

– Так и есть, – согласился Тэо. – В Рионе в это время даже цветут апельсины, если год удачный. Но в этом месте правила, возможно, иные.

– По мне, пусть уж лучше не жарко, но никакой тьмы из старых легенд.

– Мне кажется, ее давно здесь нет. Выветрилась, как и на Талорисе.

– Там она была, – напомнила ему Шерон. – Мэлги. И Голиб. И шаутт, что ждал нас во дворце Скованного.

Ему пришлось признать ее слова, чуть склонить голову с темными волосами, намокшими и липшими ко лбу.

– Говорят, раньше здесь стояло много городов. Не только Аркус. И другие. Ничего не осталось. Ни домов, ни дорог. Даже камни поглотила земля.

– Все уходит. Все умирает. – Она устало повела плечами, подумала, чувствуя, как лямка походной сумки впивается в тело, перевесила сумку.

Одежда впитывала морось, овечья безрукавка начинала пахнуть все сильнее, голод медленно ворочался в желудке, то и дело поднимая голову. Не тот голод тзамас, а обычный, человеческий. На корабле почти не осталось припасов, и то, что они взяли с собой, приходилось экономить, потому что непонятно, как долго им придется идти, пока они не найдут еду.

Тэо видел, что путь утомил указывающую – они шли без остановки уже несколько часов, и она двигалась вперед, опустив голову, монотонно переставляя ноги в испачканных ботинках и штанах, по колено заляпанных грязью. Он взял ее под руку и, отвечая на взгляд белых глаз, взгляд странный, который невозможно прочесть, произнес беспечным тоном:

– Помогу тебе. Так нам обоим будет легче.

Шерон негромко рассмеялась, понимая, что ему-то волочить ее за собой будет уж точно менее легко, чем если бы он шел без нее.