Белый олеандр

Магия ночи. «Никогда не позволяй мужчине оставаться до утра». Но театр моей матери предназначался только для ее собственного удовольствия, это было совсем другое. Я очень обрадовалась своим познаниям.

— Секрет в том, что волшебник не должен поддаваться чужим чарам. Восхищайся чужим волшебством сколько угодно, но никогда не позволяй себя околдовать. — Она встала и собрала стаканы.

Я вспомнила о том, как Барри соблазнял мать, о его коробочках с двойным дном, дрессированных голубях под полой. Мать никогда не выбирала его в любовники, но все отдала ему и всегда бы ему принадлежала, даже если бы он умер. Он слепил ей судьбу. — А как же любовь?

Оливия, уже шедшая на кухню, обернулась со стаканами в руках. Между бровей легли две вертикальные линии, врезались в покатый лоб.

— Как насчет любви? — Краска залила мне лицо, но я хотела знать. Если бы можно было задавать такие вопросы, не оборачиваясь в ту же минуту клоуном в башмаках четырнадцатого размера. — Вы в нее не верите?

— Нет, не верю — так, как люди верят в Бога или в Зубную Фею. Она больше похожа на «Нэшнл Энквайерер» — крупный заманчивый заголовок, а под ним очень скучная история.

Я пошла за ней на кухню, точно такую же, как кухня Марвел, и в то же время лежавшую словно за миллионы световых лет от дома Терлоков, в параллельной вселенной. Перевернутые кастрюли и сковородки блестели на специальных вешалках, как в ресторане, — медные, железные. У Марвел они были белые в мелкий синий цветочек. Приятные на ощупь терракотовые шкафчики со вставками из расписной керамики — у Марвел шкафчики были белые с грязно-зелеными пятнами.

— А во что тогда вы верите? — спросила я.

Оливия удовлетворенно окинула взглядом горчичный кафель, кованый медный навес над вешалками с посудой.

— Моя вера — жизнь в свое удовольствие. Смотришь на лампу от Стикли, на кашемировый свитер и знаешь, что можешь себе их позволить. У меня есть еще два дома, кроме этого. Когда в моей машине наполнятся пепельницы, я ее продам.

Смеясь, я представила, как она возвращает «корвет» в автосалон и объясняет, почему продает его. Наверно, она и правда могла такое сделать. Трудно было даже предположить, что на свете существуют люди, имеющие возможность так буквально воплощать все свои прихоти.

— Недавно я провела три недели в Тоскане. Смотрела Палио[34] в Сиене. — Она перебирала слова, как гитарные струны. — Это скачки по старинным булыжным улицам, проводятся с пятнадцатого века. Как можно променять такую жизнь на мужа, детей и прочее «долго и счастливо»? Не говоря уже о весьма вероятном разводе, жалких алиментах и сверхурочной работе. Сейчас я тебе кое-что покажу.

Оливия принесла изящную лоскутную сумочку, выудила бумажник и показала мне пачку банкнот в нем — толщиной больше моего пальца. Она вытащила их, развернула веером. Там было не меньше дюжины сотенных купюр среди прочих.

— Любовь — иллюзия. Прекрасный сон, после которого просыпаешься с чудовищным похмельем и вся в долгах. Я предпочитаю наличные. Она спрятала деньги и застегнула сумочку. Потом проводила меня к двери. На лицо ее сквозь пузырчатое стекло падал янтарный свет. Ласково обняла меня, овеяв «Ма Грифф», — на ней этот запах был более теплым.

— Заходи еще, в любое время. У меня не много знакомых женщин, будет приятно поговорить с тобой.

Я шла задом наперед, чтобы не потерять ни секунды с Оливией. Мысль о возвращении к Марвел была несносна, и я прошла вокруг квартала, все еще чувствуя ее объятия, запах «Ma Griffe» и ее кожи. Голова кружилась от всего, что я видела и слышала в этом доме, так похожем на тот, где я жила, и одновременно совсем другом. И я поняла, гуляя по нашей улице, что каждый дом — своя собственная, непохожая на других реальность. В одном-единственном квартале могут существовать рядом пятьдесят замкнутых миров. И никто не знает, что происходит в соседнем.

12

Я лежала в постели, думая о том, какая женщина из меня получится. Раньше меня никогда не занимало такое отдаленное будущее. Выжимание рыбьего сока и закапывание собственного тела в песок от смертоносных солнечных лучей отнимало все время. Но сейчас я была заинтригована будущей Астрид, которую увидела во мне Оливия. Может быть, это будет женщина вроде Катрин Денев, бледная и решительная, как героиня «Дневной красавицы». Или как Марлен Дитрих в «Шанхайском экспрессе» — плавные движения, полуприкрытые веки, медленно поднимающийся сигаретный дым. Я стану пленительной, обворожительной, звездой своего собственного театра. Что можно сделать с пачкой стодолларовых банкнот?

При мысли об этой пачке, лежащей у меня в руке, воображение померкло. До сих пор мои фантазии были сосредоточены только на выживании, роскошь была вне моих представлений, не говоря уже о красоте. Я остановила взгляд на полосатых шторах — в них стала вырисовываться скульптурная форма. Рэй увидел во мне красоту. С помощью Оливии я могу научиться обладать ею, создавать ее и использовать. Можно работать с красотой, как художник или поэт работают с цветом или со словом.