Белый олеандр

Только услышав, как «торино» Старр выехал на центральную дорогу, я отважилась одеться и выйти позавтракать. Хорошо было остаться одной. Мальчики играли где-то среди камней, слышались отдаленные звоночки велосипедов. Я как раз принялась за еду, когда бойфренд Старр вышел из спальни, босой, в одних джинсах, натягивая через голову майку. Грудь у него была худая, покрытая густыми завитками, светлыми с сединой, спутанные волосы еще не были собраны в хвост. Он побрел по коридору к ванной, слышен был звук струи в унитазе. Плеск, фырканье, журчание воды. Потом он пошел в большую комнату, взял сигарету из пачки, закурил. Один палец на державшей сигарету руке отсутствовал, на другом не хватало фаланги. Он улыбнулся, заметив, что я смотрю на эту руку.

— Видела, как столяр заказывает столик в ресторане? На троих, пожалуйста! — он поднял искалеченную кисть.

По крайней мере, не переживает по этому поводу. Бойфренд Старр почти нравился мне, хотя было неловко при мысли, что это он был причиной «господа всемогущего» из-за перегородки. Обычный мужчина — худое лицо, темные печальные глаза, длинные седеющие волосы. Мы должны были называть его дядя Рэй. Он открыл холодильник и достал пиво. «Шшш-шшт», — вздохнуло из-под пробки.

— Пропускаешь иисусово шоу? — Он не столько пил пиво, сколько просто лил его в горло.

— Вы тоже.

— Меня хоть стреляй, не пойду, — сказал он. — У меня простая теория: если и есть на свете бог, он такой козел, что никаких молитв не заслуживает. — Дядя Рэй громко рыгнул и улыбнулся.

Я никогда особо не задумывалась о Боге. Знала «Сумерки богов», знала Мировое Древо. Знала об Олимпе с его скандалами, об Ариадне и Вакхе, о Данае с золотым дождем. Знала Шиву, Парвати и Кали, Пеле, богиню вулкана, но о Христе мать запрещала даже упоминать. Она отказывалась ходить на школьные рождественские спектакли. Велела попросить, чтобы вместо меня играла другая девочка.

Единственное, что я ощущала как-то относящимся к Богу, было ясное синее небо и особая тишина, но разве такому молятся?

Дядя Рэй прислонился к двери и курил, глядя во двор на большое перечное дерево, на свой пикап. Прихлебывал пиво, которое держал в одной руке с сигаретой — довольно ловко для человека, лишенного двух пальцев. Прищурил глаза, выдыхая на улицу дым.

— Этот преподобный просто хочет ей вставить. Скоро он велит ей гнать меня, вот тогда-то я и возьмусь за свой тридцать восьмой и прочту ему парочку проповедей. А потом прольется немного Крови Агнца.

Я вылавливала из мюсли цукаты, раскладывала их на краю тарелки — малиновые полумесяцы, зеленые звездочки.

— Это же не грех, если вы поженитесь, — сказала я.

Думала, он не слышит меня, но он слышал.

— Я уже женат, — сказал он, глядя куда-то в сторону перечного дерева, ветки которого струились вниз, словно длинные волосы. — Давненько у меня этот вирус, — ухмыльнулся он через плечо.

Звездочки и полумесяцы падали с бортика в тарелку, и я отправляла их в рот.

— А где ваша жена?

— Понятия не имею. Года два-три уже ее не видел.

У него был такой невозмутимый вид, словно ему все равно, что кто-то живет на свете, нося его имя, часть его жизни в себе, а он даже не знает, где сейчас этот человек. Голова закружилась, словно при качке, когда хочется схватиться за что-то тяжелое и держаться за него. Вот она, жизнь, которую мне предстоит жить, — никто не связан друг с другом, люди цепляются за кого-то, как за камень в прибое, но их тут же смывает. И меня может смыть, пока я расту. Мать тоже может потерять меня из виду и через несколько лет на вопрос обо мне так же пожать плечами: «Года два-три уже ее не видела».

Стало больно, как от удара в живот. Можно уйти на годы и никогда больше не увидеться с ней. Вот так. Запросто. Люди теряют друг друга, ладони выскальзывают в толпе одна из другой. Я могу больше никогда не увидеть ее. Эти пустые глаза в сухом аквариуме, согнутая спина. Господи, как же я могла не думать об этом все эти месяцы? Мне нужна мать, нужно держаться за что-то, чтобы не смыло.

— Эй, ты чего? — дядя Рэй подошел ко мне и сел рядом за стол. Потушил сигарету о банку с пивом, взял меня за руку. — Не плачь, малыш. Что случилось? Скажи дяде Рэю.

Но я только вздрагивала от рыданий, острых, мучительных, как бритвенные порезы.

— По маме скучаешь?

Я кивнула. Словно две горячие руки сжимали мне горло, выдавливая из глаз соленую воду. Из носа текло. Рэй подвинул стул и обнял меня, протянул носовой платок. Я уткнулась лицом ему в грудь и расплакалась, слезы и сопли промочили футболку. Хорошо, когда тебя обнимают, когда крепко держат. Хорошо было вдыхать его запах — запах сигарет, потного тела, пива и свежей древесины, какой-то зелени.

Он держал меня, надежно и крепко, он не дал бы уплыть неизвестно куда. Разговаривал со мной, говорил, что никто меня не обидит, что я отличная девчонка, что все будет хорошо. Потом вытер мне щеки ладонью, поднял за подбородок мое лицо, отвел волосы с глаз.

— Ты здорово по ней скучаешь, а? Скажи-ка, она тоже симпатичная, как ты?

Глаза у него были такие грустные и добрые, что я даже чуть улыбнулась.