Белый олеандр

Я читала все подряд: Колетт, Франсуазу Саган, «Шпион в доме любви» Анаис Нин, «Портрет художника в юности». Прочитала «Луну и грош», о Гогене, и рассказы Чехова, которые хвалил Майкл. Миллера в библиотеке не было, зато был Керуак. «Лолиту» я тоже прочитала, но герой был совсем не похож на Рэя. Однажды я шла вдоль стеллажей, проводя ладонью по корешкам книг. Казалось, они шепчутся друг с другом, глядя на меня, как образованные и взыскательные гости на великолепном приеме.

Когда я шла вдоль полки с приключенческой литературой, мне в глаза бросилось одно название. Принеся книгу на стол, я пролистала ее старые пожелтевшие страницы, не обращая внимания на презрительные взгляды девочек в форменных белых рубашках и клетчатых джемперах, и нырнула в нее, как в пруд во время засухи.

Потрепанная книга называлась «Искусство выживания».

У любой религии должна быть Библия, и вот я нашла свою. Как раз вовремя. Я прочитала ее за восемнадцать часов и начала по второму разу. Там рассказывалось, как неделями оставаться живой в открытом море, если ваш белый океанский лайнер пошел ко дну. Потерпев кораблекрушение, надо ловить рыбу, выжимать из нее сок и пить. Надо собирать губкой росу с поверхностей спасательной шлюпки, ловить дождевую воду расстеленной парусиной. Но если парусина будет грязной, а поверхность шлюпки покроется соляным налетом, предупреждала книга, вся собранная вода будет непригодной для питья. Надо держать шлюпку в чистоте, не пачкать паруса. Надо быть ко всему готовой.

Оглянувшись на свою теперешнюю жизнь, я поняла, что не делаю ничего для выживания в бирюзовом доме. Мои паруса пачкались, шлюпка покрывалась соляным налетом. Надо перестать играть в «джонни-джонни» и сосредоточиться на подготовке к дождю, подготовке к спасению. Я решила тренироваться, ходить каждый день, перестать нарочито хромать, как привыкла, и потихоньку избавляться от трости. Пора было брать себя в руки.

Возвращаясь домой в школьном автобусе, я мучилась головной болью от пронзительного смеха других детей и перебирала суровые требования для выживания в условиях бедствия на море. Надо делать рыболовные крючки из любого гнущегося металла, плести лески из ниток собственной одежды. Наживкой могут быть кусочки рыбы, полоски тел мертвых пассажиров, даже твоего собственного тела, если больше ничего нет. Я заставила себя представить, как режу бедро острым краем металлической крышки от сухого пайка. Было так больно, что я едва не потеряла сознание, но я знала, что должна это сделать, и нечего падать в обморок, все заживет, и если будет нужно, я сделаю это еще раз. Наконец у меня в руках был кусок собственного мяса, теплый желтоватый червяк с запекшейся кровью. Насадив его на острый крючок, сделанный из консервной банки и привязанный к самодельной леске, к забросила удочку в море.

Хуже всего была паника. Человек, поддавшийся ей, не видит возможностей спасения и впадает в отчаяние. Один японец плавал на шлюпке четыре дня, потом запаниковал и удавился. Его нашли через двадцать минут. Матрос из Сучжоу сто шестнадцать дней носился по морю на плоту, и его спасли. Мы не знаем, когда может прийти спасение.

И если моя жизнь стала такой — жгучий стыд, долгая тряска в автобусе и вонь дизельного топлива, увертки от чужих кулаков в Мэдисонской средней школе, грязный свитер Джастина и мазь от прыщей для Кейтлин, — надо помнить: люди попадают в гораздо худшие неприятности и выживают. Отчаяние — вот настоящий убийца. Надо в любую минуту быть готовой к спасению, держать надежду в ладонях, укрывая от ветра, как последнюю спичку долгой полярной ночью.

Когда не спалось, я сидела за столиком на заднем дворе, слушая музыку из соседнего дома, и представляла мать, тоже сидящую без сна в своей камере. Хотела бы я оказаться вместе с ней в самолете, совершившем аварийную посадку в Папуа Новой Гвинее или в Паре, в Бразилии? Мы вместе пробирались бы сквозь тысячемильный лабиринт мангрового леса, где полно пиявок, как написано в «Царице Африки», на нас могли бы напасть туземцы с длинными копьями. Мать не поддалась бы панике, не вырвала бы копье и не умерла бы от кровопотери. Она сумела бы все сделать как надо: позволить личинкам питаться раной, потом постепенно расчищать отверстие вокруг копья и медленно, за пять или семь дней, вынуть его. Она даже написала бы об этом стихотворение.

Но я знала, что мать была способна на смертельные ошибки. Ей мог изменить здравый смысл. Я представляла, как мы десять дней носимся по волнам на спасательной шлюпке вдалеке от морских путей, выжимаем сок из рыб, собираем каждую каплю росы с чистых стен, и вдруг ей приходит в голову, что морская вода вполне пригодна для питья. Легко было представить, как она ныряет в воду, где полно акул.