Белый олеандр

— Какой самый лучший день в твоей жизни? — спросила она однажды, когда мы лежали валетом на овальной кушетке, положив головы на подлокотники с разных сторон. Стерео пело голосом Джуди Гарленд «Мой смешной Валентайн».

— Сегодня, — сказала я.

— Да нет! — рассмеялась она, запуская в меня салфеткой. — Из прошлого.

Я постаралась вспомнить. Это было все равно что искать монеты в песке — выкапываешь всякую всячину, режешься о ржавые консервные банки, разбитые бутылки. Наконец я нашла старую монетку, оттерла ее, и на ней показались год и страна происхождения.

— Это было, когда мы жили в Амстердаме. В узком высоком доме на канале. Там была витая лестница с крутыми ступеньками, я всегда боялась упасть.

Темно-зеленая вода в канале, риджстафель. Водяные крысы — большие, как опоссумы. Густой сладкий запах гашиша в кофейнях, мать постоянно под кайфом.

— Помню, был солнечный день, мы стояли у кафе на углу, ели сандвичи с полусырым бифштексом и луком, и мать пела старую ковбойскую песенку «У-упи-ти-йи-йо, разбирайтесь сами». Это единственный раз, когда я видела Амстердам в хорошую погоду.

Клер засмеялась — смех у нее был похож на звон колокольчиков, — подтянула колени к подбородку, обняв их руками, и посмотрела на меня так, словно я с тех пор стояла в подвале, закупоренная в бутылке, как дорогое вино.

— Мы сидели на солнце, смотрели на канал, и она сказала: «Смотри, Астрид!» И помахала туристам, плывущим мимо в прогулочной лодке. Они все замахали в ответ, думали, мы голландцы, приглашаем их в свой город. Это был мой самый счастливый день.

Солнечные блики на канале, чайки, люди, которые махали нам руками, думая, что мы местные, что мы не чужие здесь. На другом конце кушетки Клер вздохнула с ностальгической улыбкой, снова вытянула ноги. Она не понимала, кем я тогда была — одинокой долговязой девочкой, согретой их ошибкой, иллюзией того, что я не чужая. Клер видела в этом рассказе только детскую забаву.

— Где ты только не была, а, Астрид?

Где я только не была. Правда, это принесло мне мало хорошего.

В день, когда Рон должен был приехать из Новой Шотландии, Клер выбрасывала пустые упаковки от «Шале Гурме», убиралась в кухне, трижды загружала белье в машину. По дому витали вкусные запахи, Эммилу Харрис пела что-то про мексиканских бандитов. Накрашенная Клер в резиновых перчатках и клетчатом красно-белом фартуке разделывала еще теплую курицу.

— Я решила приготовить паэлью. Что скажешь?

Мне было не по себе. Как хорошо мы проводили время, жизнь уже начала входить в накатанную колею, и вдруг привычные дела забыты из-за какого-то незнакомого человека, который может все изменить. Я уже успела возненавидеть мужа Клер, хотя ни разу его не видела. Тем не менее я пропылесосила гостиную, помогла Клер застелить постель свежим бельем с красными и белыми розами. Красный и белый — цвета супружества, объяснила она.

Закончив с бельем, Клер открыла стеклянные двери во внутренний дворик с пышно цветущими под апрельским солнцем клумбами. Согнала складку с белого покрывала. Ей хотелось поскорее оказаться с ним в этой постели, заняться любовью. Втайне я надеялась, что Рон опоздает на самолет или по дороге попадет в аварию. Ее трепетное ожидание лишало меня присутствия духа, Клер была похожа на розу сорта «Пристина» из своего садика, белую с розовыми прожилками — стоило ее тронуть, все лепестки тут же осыпались.

Неужели ему обязательно сейчас приезжать? Мне было так хорошо. Я ни разу еще не была предметом такого внимания и интереса, и совсем не хотела делить его с каким-то мужем, очередным Эдом на диване. Даже дядя Рэй нарушил бы эту чудесную гармонию.

Около шести на дорожке появилась его машина, маленькая серебристая «альфа-ромео». Рон вышел, поставил рядом с собой дорожную сумку и алюминиевый чемоданчик, сбросил куртку. Клер бросилась к нему, я осталась неловко стоять на крыльце, отвернулась, когда они целовались. Разве она не знает, как легко все это может испортиться, разве ей не страшно?

Потом мы ели паэлью на свежем воздухе под фонарями в форме перцев чили, из дома доносилось пение Эммилу Харрис, «Любимчик родео». Звенели москиты. Клер зажгла цитронелловые свечи, Рон рассказывал нам о сюжете, который он снимал в Галифаксе, — «Бар с привидениями». Он был продюсером шоу об оккультизме и паранормальных явлениях. В прошлом году привидение едва не задушило в мужском туалете одного из клиентов бара.

— Три часа пришлось упрашивать его снова туда войти. До смерти боялся, даже со всей съемочной группой. Думал, что призрак собирается его прикончить.

— А что бы вы делали, если бы стал приканчивать?

— Натравил бы на него Унитазного Чистюлю. — Рон потянулся, положил ноги на скамеечку.

— Очень смешно. — Лицо у нее было в форме идеально ровного сердечка, как коробка с конфетами, но поверх этих трогательных черт легла дымка сомнения.

— Еще можно пятновыводитель попробовать.