– Мне кажется, ты заболел: слишком уж много улыбаешься. – Мое предположение было лишь наполовину шутливым. Чистая правда: за проведенную подле молодого лорда сотню лет я никогда не видела, чтобы он так часто улыбался.
Его выражение лица тут же превратилось в привычную нахмуренную застывшую маску. Беседа на несколько минут сошла на нет.
– Я на самом деле превращаюсь в гоблина? – наконец я прервала молчание.
– Твоя кровь связана с той же энергией, что и моя, так что технически ответ «да». – Сорен помедлил немного и добавил: – Но сердце и разум у тебя человеческие. Ты цепляешься за них, словно от этого зависит твоя жизнь, вот только нужно принять свое наследие по крови, если планируешь продолжать существование и не хочешь сойти с ума.
Я глубоко вдохнула. Продолжать существование. Напев полыхавшего внутри меня пламени становился все громче, все притягательнее. Существовать. Существовать. Существовать.
– Тогда зачем ты взял меня с собой на Охоту? Ты обманул, когда рассказывал о причинах?
– Я желал, чтобы ты приняла свою судьбу, однако… – Из-за нерешительности он сделал паузу, острые зубы прикусили нижнюю губу. – Однако избрал неверный путь для этого. Нужно было рассказать тебе правду с самого начала, вот только я не знал, как это сделать. Чем дольше я откладывал беседу, тем тяжелее становилось ее начать. Я боялся. Прости меня.
Я застыла. Не думаю, что Сорен когда-либо за что-то извинялся. Не представляла, что он вообще понимает саму концепцию раскаяния. И все же он просит прощения второй раз за неполные пять минут. Может, он и в самом деле болен.
– Что собираешься делать теперь? – спросил едва различимый в темноте гоблин.
– А есть ли у меня выбор?
– Всегда, – пообещал он.
– Я обладаю лишь иллюзией выбора, Сорен, а не реальной свободой воли.
– Ты снова права. Приношу извинения, с моей стороны было нечестно такое говорить. – Он опять опустил взгляд, словно испытывая угрызения совести. – В этот раз я приношу обет: у тебя всегда будет возможность выбирать. Пред тобой открыты все пути и возможности. Да обрушится на меня гнев небес, да поглотит меня море, да разверзнется подо мной земля, если я нарушу данное обязательство. Покуда я жив, клятва моя нерушима.
Когда Сорен произнес ритуальные слова древнего обещания, воздух прорезала молния.
– Значит, мы теперь на равных, – сделала вывод я с тенью улыбки на губах. – И что дальше?
– Насколько я понимаю, ты можешь уйти. Освободить тебя от наложенных связующих чар будет невероятно сложно, и это может даже убить тебя. Поэтому я предлагаю подождать завершения Перемен, и узы сами исчезнут. Если ты останешься в живых, то сможешь вернуться в мир людей. Нужно будет уехать как можно дальше от Пермафроста, туда, где границу и выжженные земли считают простой сказкой. С накопленными тобой силами тебе, вероятно, придется оставить охоту навсегда, иначе это непременно привлечет других гоблинов. Однако ты получишь шанс прожить нормальную человеческую жизнь. Влюбиться, завести семью и сделать то, что ты не могла даже в своей собственной деревне. Либо… либо ты можешь остаться здесь…
– И превратиться в гоблина и стать одной из вас, – закончила я последнюю фразу.
– Таких, как ты, больше нет и не будет, Яннеке. Девушка с человеческим сердцем, но гоблинской кровью. Я не представляю, какой выбор сделает тебя счастливой, а какой заставит страдать. Но знаю наверняка: нельзя продолжать разрываться между двумя мирами, это сведет тебя с ума.
Спокойствие, царившее в душе, пугало меня, я должна была испытывать бурю эмоций, сомневаться. Боль должна была обрушиваться ледяными осколками, а отчаяние засасывать, словно топь. Ненависть, страх и ярость должны были переполнять меня. Но все, что я ощущала, – лишь спокойствие и уверенность, прочно угнездившиеся в сердце, как остров, переживший невиданный шторм.
Я могла уйти. Могла покинуть Пермафрост и отправиться куда захочу, вернуться к тому, что было до плена, найти деревушку Эльвенуле, узнать, что осталось от семьи. Либо добраться до любого другого поселения, далеко-далеко от здешних земель, и обосноваться там, заново привыкнуть к человеческому обществу. Влюбиться, завести семью. Запереть воспоминания о стране гоблинов в самом дальнем уголке сознания и никогда больше об этом не думать.
И все же живая магия Пермафроста грохотала у меня под ногами, словно землетрясение, а следы добычи стояли перед глазами ясно, как при свете дня. Насекомые завели свою неумолчную ночную симфонию, и я могла различить каждую из их партий, расслышать вдалеке перекличку саблезубых котов и вой ужасных волков. Холод нежным материнским прикосновением ласкал плечи, а темнота вокруг была приятной, будто толстое одеяло.