Белый Орден или Новые приключения Ариэля

— А знаешь, как они возникали? Шли нищие босые проповедники во все концы земли и возвещали людям слово истины. Их за это убивали, на их место приходили новые. Проповедники ни от кого не требовали покорности, никому не предлагали новых законов, они лишь пытались изменять сердца словом Божиим. А потом вдруг оказалось, что большинство людей на этих землях стали христианами, и цари тоже. Так возникали христианские царства. А историю ислама ты, конечно, знаешь не хуже меня и не станешь спорить с тем, что ислам родился из войны. Ближайшие приемники пророка Мухаммада, праведные халифы, прошлись огнём и мечом по Леванту и Палестине, по Магрибу и Испании, покорив исламу огромные территории. Скажи, Измаил, ты чтишь праведных халифов, ты хотел бы им подражать?

— Моё почтение к праведным халифам безгранично, а подражание им — это именно то, что меня воодушевляет.

— Вот об этом и речь. В любой религии ближайшие ученики её создателя — непререкаемый образец для подражания. Значит ты должен подражать кровавым завоевателям, а я — безоружным проповедникам, который несли людям Слово и за это были убиты.

— Плохо ты им подражаешь, дорогой. Меч у тебя на поясе острее моего.

— Ты в точку попал. Я плохо подражаю апостолам, и за это мне очень стыдно. А ты хорошо подражаешь праведным халифам, и очень собой гордишься. Мы делаем одно и то же, но ты за это ждёшь награды от Всевышнего, а я полагаю себя достойным наказания. Но я был вынужден взяться за оружие, потому что мусульмане напали на христианские земли, чтобы сделать их исламскими. При этом христиане никогда не нападут на исламские земли, чтобы сделать их христианскими. Вы сражаетесь ради распространения ислама, а мы исключительно ради защиты христианства. Вот в чём разница между нами. Вы распространяете свою веру мечом, а мы свою веру мечом только защищаем. Потому что ваш идеал — праведные халифы, а наш — святые апостолы. Мы одинаково хотим распространения своей веры, но вам нужны новые территории, а нам — новые сердца.

Измаил немного грустно улыбнулся и сказал с некоторой даже сердечностью:

— А ведь ты прав, дорогой. Такова и есть разница между нами. Я восхищаюсь праведными халифами, воинами Аллаха, шахидами, я хочу им подражать. Я — воин, а ислам — религия воинов, религия настоящих мужчин, поэтому я мусульманин. Для меня быть мусульманином, значит быть самим собой. Но ведь и ты прирождённый воин, я же видел, как ты сражаешься. Но твой идеал в том, чтобы бесконечно колупаться в своём сердце и в сердцах других. Твоя вера требует от тебя, чтобы ты перестал быть самим собой. Никогда этого не пойму и никогда этого не приму.

— Измаил, я ни слова не сказал о содержании христианства и о том, почему я считаю свою веру лучше твоей…

— Правильно, дорогой, не надо так рисковать, могу и голыми руками придушить.

— Не сомневаюсь, что попытаешься, и не хочу без дела злить такого героя. Просто говорю: тебе непонятна моя вера просто потому, что ты о ней ничего не знаешь. Я не считаю, что ислам — это истина, но сейчас не стану с этим спорить. Одно хотел сказать: даже если ислам — истина, газават — ошибка. Мечом веру не утвердить. Пусть бы ты остался при своём, а я — при своём. Неужели так нужна война между нами?

— Если газават — ошибка, тогда ислам — тоже ошибка, а этого я не могу допустить. Неужели не понимаешь?

— Боюсь, что понимаю. Тогда значит — война вплоть до приведения одной из сторон к полной покорности?

— Для гяура ты не плохо чувствуешь ислам.

— Потому что для меня важно твоё сердце, Измаил.

— А мне твоё сердце совершенно безразлично. Я — воин, а не сердцевед. Окажись ты на моём месте, я бы приказал тебя обезглавить, ни секунды не думая. Скажи, почему ты не хочешь убить меня? Ведь я же твой заклятый враг.

— Если я убью тебя, как будто внутри себя что-то убью, хотя ты вряд ли это поймёшь. Мне очень нравится твоя религиозная воодушевлённость, то что ты искренне служишь Всевышнему. Мне бы хотелось иметь такого друга, как ты.

— Принимай ислам и нет проблем.

— Ты прав. Ислам — это и есть проблема, причём, на данный момент неразрешимая. Может быть, мне и придётся тебя казнить, но я не хочу с этим торопиться.

— Странные вы люди, христиане. Нет в вас настоящей твёрдости. Поэтому я — мусульманин.

* * *