Белый отель

Вынуждена признаться, что на самом деле написала стихи, — «неуклюжие вирши», как Вы их справедливо называете, — еще в Гастейне. Погода оказалась чудовищной, целый три дня мы носа не могли высунуть наружу из-за метели. Заняться было совершенно нечем, только поглощать еду (что я и делала, причем именно поглощала), читать, наблюдать за соседями и предаваться фантазиям, в которых фигурировал юноша. Идею написать стихи подарил мне английский майор. Однажды он показал мне только что сочиненную им поэму о детстве, когда он вместе с некой усладой юных дней (непонятно, какого пола) во время школьных каникул лежал в английском саду под сливовым деревом. Плаксиво и совершенно беспомощно. Я подумала, что хуже написать просто не смогу, кроме того, я всегда с удовольствием пробовала сочинять стихи. Разумеется, безуспешно. Я хотела создать нечто шокирующее; точнее, честно отобразить свое сложное отношение к сексуальному. Еще я желала, чтобы тетя поняла, какая я на самом деле. Я положила свое творение на видном месте, и она его прочитала. Можете представить, в какой ужас она пришла!

Так вот, когда Вы предложили мне сочинить что-нибудь, я решила посмотреть, как Вы отреагируете на мои стихи. Я вписала их в партитуру «Дон Жуана». Не знаю, зачем я так поступила. Это показывает, что я тогда совершенно свихнулась. Когда вы попросили истолковать текст, я захотела переделать его, так чтобы повествование шло от третьего лица, и посмотреть, легче ли будет найти в нем смысл. Но и в таком виде он остался непонятным. Только Вы смогли расшифровать его; я считаю поразительным, насколько углубилось за прошедшие годы Ваше понимание. Ваш анализ (материнская утроба и так далее) представляется мне совершенно правильным, хотя здесь просматривается склонность к чересчур широким обобщениям.

Корсет как символ лицемерия — да, именно так! Но также воплощение сковывающей роли кодекса поведения, традиций, морали, искусства. В своих бесстыдных откровениях я стояла перед Вами без корсета, и эта мысль заставляет меня краснеть.

Простите, что не сказала Вам, когда на самом деле написала «Дон Жуана». Полагаю, моя неискренность не имеет никакого значения. Но я лгала также при описании многих эпизодов, и решила, что обязана рассказать правду, поскольку Вы, возможно, решите внести изменения в свою статью, или вообще не публиковать ее. Вы вправе возненавидеть меня за всю ложь и полуправду, которую от меня услышали, я приму это как должное.

Вы совершенно верно заметили, что воспоминание с беседкой служит ширмой для другого эпизода (хотя летнее происшествие действительно имело место). Однажды я забрела на яхту отца в неположенное время, и застала мать вместе с дядей и тетей, всех троих в обнаженном виде. Я была так потрясена! Сначала мне показалось, что я вижу отраженное в зеркале лицо мамы (либо тети); но нет, они обе там присутствовали. Я подумала, что мама (или, возможно, тетя) молится, встав на колени, а дядя расположился позади нее в той же позе. Ясно, что я наблюдала за половым сношением a tergo. Как Вы наверное догадываетесь, я не задержалась там, чтобы спросить, что происходит… Мне тогда было три года.

Все это всплыло только примерно пять лет назад, после весьма эмоционального разговора с тетей Магдой. От моего брата Юрия (он живет в Детройте) я узнала, что отец умер. После революции он, конечно, потерял свое дело и дом, и с тех пор влачил одинокое существование в одной комнате. Я по-настоящему не горевала о нем, но новость взбудоражила меня, и я решила добиться от тети всей правды. Бедняжка, ее замучили угрызения совести. В глубине души она явно желала очиститься от единственного настоящего греха, который совершила. Тетя призналась, что дважды или трижды в Одессе они вместе с матерью спали с дядей. В качестве оправдания она смогла лишь сказать, что жена пойдет на многое, чтобы угодить мужу, и я ее понимаю. Как кажется, у матери и отца на протяжении многих лет были белые супружеские отношения. Дядя убедил тетю Магду, что его прихоть никому не принесет вреда, может даже считаться актом милосердия, и тому подобное… Так или иначе, он добился своего; но тетя ужасно переживала, и мое случайное появление на яхте послужило идеальным поводом для того, чтобы заявить: «Все. Больше такими вещами не занимаемся». Все трое надеялись, что я еще слишком маленькая, и ничего не поняла.