Белый отель

Пока он спал, Лиза и Виктор ужинали с офицерами и другими пассажирами. Даже те, кто не любил музыку, слышали о Беренштейне. Все просили знаменитость что-нибудь спеть под аккомпанемент крошечного старенького пианино. Он шутливо заметил, что давно уже перестал выступать, и посоветовал им уговорить Лизу, не меньшую знаменитость. В итоге новобрачные спели дуэтом. В каюте он упрекнул ее за ложь, будто у нее пропал голос. В «Борисе» следовало выступать ей, а не ленинградской выскочке Бобринской! Она со смехом отвергла лесть, но шум разбудил Колю. Лиза села рядом с койкой и стала тихонько напевать колыбельную. Вскоре мальчик крепко спал.

Даже в темноте раздеваться и ему, и ей было неловко: они впервые спали в одном помещении. В киевской квартире она ночевала во второй спальне, вместе с матерью Виктора. Переходить в другую комнату после свадьбы сочли чересчур явным и неприличным, тем более, что оставалось всего несколько дней до отъезда. Виктор с трудом пристроился на узкой койке; но как только они обнялись, исчезло чувство неловкости, обеих охватило ощущение спокойной уверенности и счастья. Это не была безудержная страсть молодых, да они и не могли позволить себе такое, ведь рядом спал ребенок. Приходилось следить за тем, чтобы не шуметь. Возможно, такое неудобство даже помогло: им не пришлось изображать необузданную чувственность, как пристало влюбленным… хотя временами оба жалели об этом.

Они неторопливо, бесшумно двигались в такт мерному плеску волн и поскрипыванию обшивки. Никаких пугающих видений: только мерцание знакомого с детства, а потом забытого маяка в иллюминаторе. Пока они занимались любовью, она прислушивалась к ровному дыханию ребенка. Пульсирующий огонек зажег ярким призрачно-белым светом седые волосы мужа.

Путешествие позволило достичь всего, на что она надеялась, и даже немного больше. Когда они прохладным (конец лета) утром пришвартовались в Одессе, мужчина, женщина и ребенок уже начали воспринимать друг друга как членов семьи. Один из фотоснимков, сделанных во время плавания, ясно показывает намечавшееся сближение. Высокий, грузный Виктор в пальто и шапке, прислонился спиной к лодке, обратив полное, привлекательное лицо к своей жене, и с гордостью смотрит на нее; Лиза, с поднятым воротником и растрепавшейся от ветра прической, наклонила голову, с неменьшим обожанием следит взглядом за маленьким мальчиком, который стоит между ними и держит родителей за руки. Коля улыбается, глядя прямо в объектив, его глаза прикрыты, — в момент съемки он не удержался и моргнул.

Она не узнавала родной город, а город не узнавал ее. Они гуляли по улицам, их возили по историческим местам, и Лиза чувствовала себя даже не мертвой, а так, словно она ненастоящая, словно ее вообще не существовало. На самом деле, нашлись люди, которые ее не забыли. Какая-то выцветшая женщина средних лет, столкнувшись с ней на улице, остановилась, а потом, глядя прямо в глаза, неуверенно спросила: «Морозова?» Но Лиза покачала головой и, поторопив мальчика, — надо догнать папу, — ускорила шаг. Женщина была ее близкой подругой, в детстве они учились в одном балетном классе.

Виктор по-своему истолковал скорбное выражение на ее лице, и сочувственно взял под руку. Они стояли в районе доков, и он решил, что жену расстроило царящее вокруг запустение. «Не волнуйся, все это в прошлом», — шепнул он. Потом принялся объяснять, почему заброшены и превратились в развалины конторы и складские помещения вдоль набережной, в том числе и здание, на котором когда-то значилось «Морозов: экспорт зерна». Сейчас они переданы государственным учреждениям, о чем свидетельствуют надписи на дверях, хотя краска успела стереться, а окна разбиты.

Коле захотелось заглянуть внутрь, и отец поднял его. Но там ничего интересного не оказалось, только кромешная тьма и осколки стекла.

Они дождались автобуса и проехали вдоль побережья на восток, где стоял ее дом. Большое белое здание, которое каждый новый владелец начинал перестраивать по-своему, превратили в санаторий. Хотя для обычных приезжих просто так попасть туда было невозможно, Виктору, как ведущему советскому артисту оперы, выдали талоны на посещение столовой. Уютное помещение оказалась переполненным; кажется, здесь отдыхали заводские рабочие из Ростова. Вся обстановка и картины, некогда украшавшие стены, исчезли; лишь деревья за высокими двухстворчатыми окнами напоминали о прошлом. А пожилая официантка, которая принесла щи, когда-то служила у них посудомойкой. Она вела себя довольно нелюбезно, и явно не узнала дочь прежнего хозяина; впрочем, Лиза испытала только облегчение, хотя в детстве часто с ней разговаривала.