Белый отель

Солдаты пропускали их небольшими группами. Они отсчитывали определенное количество голов, отправляли вперед, ждали, потом процедура повторялась. Лиза попыталась проглотить кусочек сыра, но во рту пересохло. Ее рассудок наконец принял то, что она осознала сразу, как только оказалась за колючей проволокой — их сейчас всех убьют. Она вскочила на ноги с энергией двадцатилетней, заставила встать Колю и вместе с мальчиком кинулась к заграждению. Многие до сих пор пытались выбраться, а толпа по-прежнему напирала. Лиза, крепко сжав руку Коли, пробилась к высокому казаку, раздававшему приказы. «Извините, я не еврейка», — задыхаясь, произнесла она.

Он потребовал удостоверение личности. Она порылась в сумке и, к своему счастью, нашла просроченный документ, который ей выдали по прибытии в СССР. Там значились ее прежняя фамилия и национальность — украинка. Казак сказал, что она может идти. «А он?» — Лиза указала на мальчика.

«Он мой сын. Он тоже украинец!»

Но он требовал документы, а когда она стала уверять, что потеряла их, выхватил сумку и нашел продуктовую карточку. «Беренштейн! Еврейчик! А ну, назад!» Он толкнул Колю, и мальчик затерялся в гуще людей. Лиза кинулась за ним, но казак рукой преградил путь. «Ты не жидовка, тебе туда не надо». «Но я должна!» — она задыхалась. — «Пожалуйста!» Казак помотал головой. «Только жиды».

«Я тоже жидовка!» — она старалась протиснуться мимо него. — «Правда! Мой отец был жидом. Я говорю правду!» Он угрюмо улыбался, и не убирал руку.

«Майим раббим ло юкхелу лекхаббот эт-ха-ахава у-нехарот ло йиштефуха!» — прокричала она. Он презрительно пожал плечами, опустил руку, кивнул. Она увидела белое лицо сына, бросилась к нему, расталкивая людей. Он обхватил ее руками, прижался. «Что с нами будет, мама?»

«Я не знаю, милый». Она обняла его и покачивала, стараясь успокоить. Здоровенный солдат из местных ополченцев подошел к девушке, стоявшей рядом: «Дашь мне, и я тебя выпущу». На ее лице застыло бессмысленное выражение. Солдат немного постоял, потом зашагал прочь. Лиза догнала его, схватила за рукав. «Я слышала, что вы сказали той девушке. Я согласна. Я все сделаю. Только выпустите меня и сына». Тот молча посмотрел на сумасшедшую старуху и отвернулся.

Их вместе с другими направили дальше, толкая с разных сторон, чтобы выстроить в цепь. Коля спросил, посадят ли их сейчас на поезд. Она собралась с духом. Да, наверное, ответила она мальчику спокойно, вообще, бояться не надо, она будет рядом. Их группу повели. Все сразу замолчали. Они молча шли под конвоем немцев. Впереди ждали солдаты с собаками.

Они оказались в узком проходе между двумя шеренгами. Солдаты закатали рукава, у каждого в руке зажата резиновая дубинка или палка. На их головы, плечи, спины со всех сторон посыпались удары. Кровь залила ей рот, но она совсем ничего не ощущала, потому что старалась защитить голову своего мальчика. Она содрогалась с каждым страшным ударом, обрушившимся на него, — один попал в пах, — но ее собственное тело стало почти нечувствительным к боли. Его дикие крики стали частью всеобщего стона, в который вплетались счастливый смех и выкрики солдат, лай овчарок, но для нее голос мальчика заглушал все остальные звуки, даже ее саму. Он начал падать; она схватила его за руки и удержала. Им пришлось бежать прямо по телам упавших, которых затравили собаками. «Schnell, schnell!» — хохотали солдаты.

Их согнали на площадке, со всех сторон окруженной военными, заросшем травой клочке земли, на котором всюду валялась одежда. Украинцы-полицейские хватали людей, били, кричали: «Снять все с себя! Быстро! Шнель!» Коля согнулся от боли и рыдал, но она негнущимися пальцами стала расстегивать ему пуговицы. «Скорее, милый! Делай, что они говорят». Она видела, что замешкавшихся избивают кулаками, дубинками, кастетами. Она стянула платье и белье, сняла туфли и чулки, одновременно помогая раздеться мальчику, потому что у него тряслись руки, он не мог справиться с пуговицами и шнурками ботинок. Полицейский стал бить ее дубинкой по плечам и спине, в панике у нее не получалось быстро расстегнуть корсет; в конце-концов, рассвирепев из-за тупости этой плоскогрудой старухи, он просто сорвал его.

Теперь, когда они разделись, на какое-то время их оставили в покое. Рядом группу голых людей, как овечек, гнали куда-то. Нашарив в куче одежды свою сумку, Лиза вытащила платок и осторожно вытерла кровь и слезы с лица мальчика.