Белый раб

- Делайте, что вам угодно, - с возмущением произнес обвиняемый. - Убейте меня или помилуйте - мне это безразлично! Лучшие годы моей жизни я провел в рабстве. Мою жену на моих глазах засекли насмерть. Когда я вырвался на свободу, вы стали травить меня собаками, стреляли в меня из ваших карабинов, назначили цену за мою голову. Но я достаточно долго издевался над вами и платил вам вашей же монетой. Белый, убитый сегодня, не первый, испытавший тяжесть моей руки. Если б у вас хватило смелости напасть на меня в одиночку, если бы вас было двое, трое против меня одного, я бы расправился с вами, как вы того заслуживали! Но дюжина вооруженных до зубов людей, верхом на добрых конях и сопровождаемая сворой хорошо натасканных псов, - с этим не мог справиться бедный негр, у которого для защиты были только руки и нож. В свое время и это было бы мне под силу… Но я состарился. Лучше умереть сейчас, когда у меня еще достаточно сил и смелости, чтобы бросить вам в лицо все мое презрение - да, всем вам, - чем попасть к вам в лапы, когда я буду стар и дряхл!

Этот дерзкий вызов привел всех присутствовавших рабовладельцев и управляющих в дикое бешенство. Они превратились в какое-то подобие дьяволов.

- Виселица слишком хороша для него! - заорали некоторые из них.

И вслед за этим криком поднялся звериный вой:

- Сжечь его! Сжечь его живьем!

Сразу же в толпе нашлись добровольцы, принявшиеся за приготовления к этому чудовищному делу.

Напрасно я, при поддержке двух или трех джентльменов, участвовавших в экспедиции (среди них был и плантатор, о котором я рассказывал выше), изо всех сил протестовал против этой гнусной и противозаконной жестокости. Тот же омерзительный негодяй, который выбил у Томаса флягу, взял теперь на себя роль распорядителя.

Необходимо было, по его уверениям, примерно наказать виновного именно сейчас, в этих краях, где развивали свою тлетворную деятельность аболиционисты, которые (при этом он угрожающе посмотрел на меня) осмеливаются завязывать сношения с такими подлыми преступниками, как этот негр. Много лет подряд этот Том Дикарь сеял страх и смуту в окрестностях. Рассказы о его подвигах передавались среди негров из уст в уста, нанося непоправимый вред авторитету белых. Еще бы немного - и могли найтись подражатели. Поэтому выбора нет: нужно в корне пресечь такое вредное влияние и расправиться с этим разбойником так беспощадно, чтобы кровь застыла в жилах всех его сородичей, - расправиться так, чтобы навсегда убить в них стремление к бунту.

Быстро был сложен костер из мелких древесных обломков. При помощи все тех же добровольцев несчастная жертва мстительной злобы рабовладельцев была поднята наверх и поставлена на самую вершину костра.

Костер подожгли, и столб огня и дыма взвился над головой мученика.

Но даже и эти нечеловеческие страдания не могли сломить его гордость. Все такой же бесстрашный и уверенный, он стоял выпрямившись, не отводя взгляда от своих палачей, улыбаясь презрительной улыбкой.

Не в силах дольше терпеть это страшное зрелище, я попытался выбраться из толпы. Но за мной неусыпно следили. Меня схватили и по приказанию распорядителя этой страшной церемонии подтащили к самому костру, - ведь я был одним из тех, кто нуждался в благотворном воздействии, которое должна была оказать эта чудовищная картина.

Томас узнал меня - по крайней мере так мне показалось - и поднял руку, словно прощаясь со мной.

О, как изобразить весь ужас этих мгновений! Не знаю, были ли бы мои страдания мучительнее, если б я стоял там, где стоял мой друг… Мне казалось, что сердце мое разорвется. Вся кровь хлынула мне в голову. Нет, это было нестерпимо… Человеческих сил было недостаточно, чтобы справиться с такой мукой… Потеряв сознание, я упал на землю.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

Очнувшись, я увидел, что вокруг меня суетятся четыре или пять негритянок. Заметив, что я открыл глаза, они разразились радостными криками.

Только позже, окончательно придя в себя, я заметил, что за время, когда я лежал без сознания, кто-то успел тщательно обыскать мои карманы и перерыть все мои сумки. Надеялись, очевидно, найти доказательства моей связи, а может быть, и сообщничества с казненным Томасом. Ведь если я не был его сообщником, то как же я мог проявить к нему сочувствие или жалость?

Но, к великому разочарованию моих врагов, единственное, что им удалось найти при мне, были аккредитивы и рекомендательные письма, адресованные самым крупным торговым фирмам в Чарльстоне и Новом Орлеане. Эти письма удостоверяли, что я англичанин, приехавший в Америку частью по делам, а частью просто для собственного удовольствия.

Все эти бумаги и письма были прочтены вслух и вызвали резкое расхождение во мнениях почтенных судей, заседавших в Эглингтоне. Шутка сказать, ведь это высокое собрание выполняло здесь обязанности комитета бдительности, и я имел накануне перед глазами наглядный и грозный пример того, как велики и даже неограниченны были права и полномочия подобного учреждения!