Белый рыцарь

Этим утром Грейс сидела в кабинете управляющего поместьем, грея ноги на Дубаре, который пристроился под столом. Напротив Кристиан проверял список провизии для Макфи и Макги, которые через несколько часов должны были отправиться в Аллапул.

Грейс только-только успела допить чай, когда, подняв взгляд, обнаружила стоящую в дверях Элеанор.

— О, Элеанор, доброе утро! Что не заходишь?

Вид у Элеанор был необычно серьёзный:

— Я надеялась поговорить со своим братом наедине.

Посмотрев на внимательно глядящего на сестру Кристиана, Грейс поднялась:

— Конечно, конечно. Я как раз собиралась просмотреть последние из сундуков, что обнаружились на чердаке.

И, кликнув Дубара, Грейс вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь.

Высоко в южной башне была комнатка с окнами, выходящими на беспокойные воды залива. Слишком маленькая для спальни, эта комната стала вместилищем семейных реликвий, найденных Грейс, когда она перерывала замок в поисках запасов продовольствия. По мере того, как коллекция росла, комната превращалась в подобие галереи в честь предков Грейс, галереи, которая охватывала почти весь период истории Скайнигэла.

Каждому из предков было отведено своё место, где вклад его был отображён в импровизированной наглядной биографии. Вот, у двери, Ханна Макрет, юная невеста, прибывшая в Скайнигэл из долины в дни королевы Марии. Насколько миниатюрной она была, доказывали крохотные вышитые туфельки, которые она носила когда-то, с клинышками в каблуках — для увеличения роста. Поразительно, но Ханна родила и поставила на ноги одиннадцать детей и дожила до девяноста трёх лет. На память о себе она оставила тетрадь в кожаном переплёте с записями о свойствах трав и многочисленные бутылочки, в которых дамы Скайнигэла хранили сушёные лекарственные травы.

Витрина сэра Роджера Макрета, жившего в четырнадцатом веке, располагалась под окном. Он был поэтом, и его лирические стихи были нацарапаны повсюду: от пергамента до нескольких подоконников. Портрет единственного ребёнка сэра Роджера, дочери Майри, висел рядом — задумчивое лицо в обрамлении льняного чепца. Среди обитателей Скайнигэла Майри наиболее достойна упоминания, потому что всю жизнь считала своим долгом сохранить легенду о «крылатом» замке и его рождении в мифе о богине Клиодне. Поговаривали, что сама Клиодна возложила на неё эту обязанность, явившись девочке во сне, когда той было всего двенадцать лет. Как бы там ни было, следующие восемнадцать лет Майри ежевечерне ткала тончайшими золотыми и серебряными нитями картину, на ней богиня взирала сверху на своих слуг — птиц, парящих над башнями замка.

По легенде, в тот вечер, как Майри закрепила последнюю нить и завершила свой труд, она отправилась в постель, чтобы уже никогда не проснуться. Шпалера, вытканная преданными руками, сейчас висела рядом с портретом мастерицы. Считалось, что до тех пор, пока картина хранится в замке, люди Скайнигэла остаются под защитой кельтской богини и её птиц, и им не грозит захват, нищета или мор. До сего дня предсказание выполнялось.

Сегодня утром, поднявшись в башню, Грейс отложила в сторону маленькую нарядную куклу, когда-то принадлежавшую её бабушке, и посмотрела, что же ещё хранится в сундуке. На самом дне лежал томик сонетов в тиснёном переплёте. Взяв его в руки, Грейс прочла дарственную надпись: «Грейс из Скайнигэла — единственной, кому навсегда отдано моё сердце. Ваш верный рыцарь Эли, 1768».

Поднявшись на ноги, Грейс перечитала строчки. Эли? Но дедушку звали Уильямом. Несомненно, книга принадлежала бабушке — судя по надписи, она получила её в дар незадолго до своего шестнадцатилетия.

Грейс снова обратилась было к первым страницам, но тут что-то выпало из-под задней обложки. Это были письма — несколько листков, адресованных в Скайнигэл, её бабушке, — перевязанные ленточкой. Грейс развернула первое, датированное апрелем того же года, что и надпись в книге.

Любовь моя, я считаю дни в ожидании, когда мы сможем увидеться вновь. Мечтаю о мимолётном Вашем взгляде, о легчайшем касании. Шлю Вам эту книжицу в надежде когда-нибудь услышать Ваш нежный голосок, читающий её строки. Без Вас я потерян…

Ваш обожающий рыцарь Эли.

Судя по следующему письму, написанному шесть месяцев спустя, бабушка как-то ответила. Тон его был заметно официальнее: