Белый сайгак

— Не был я вашим другом и не хочу быть. — Мухарбий метнулся к кузову, поставил ногу на колесо и включил фонарик. Четыре туши обезглавленных сайгаков лежали в кузове, ничем не прикрытые.

— Жестокие вы люди, ни стыда, ни жалости в вас нет. Вы же знаете, что охотиться на сайгаков строго запрещено.

— Ну что ты, Мухарбий, откуда нам знать. Мы люди темные. Это ты один у нас знаешь все на свете, и что надо и что не надо.

— Вы поедете со мной.

— Куда?

— В милицию.

— Ну, Мухарбий, не надо так волноваться. Ты лучше оштрафуй нас, и все.

В «газике» сидел малыш и все слышал. Он думал: вот какой, оказывается, мой отец. Он хозяин степи. Он сильный, он защищает добрых сайгаков.

— Нет, тут штрафом не отделаться. Тебя я знаю и тебя — старые знакомые. Об остальных, я думаю, вы сами скажете в другом месте. Итак, четыре головы сайгаков…

— Какие головы? Ты видел там хоть одну голову? — похлопал по плечу Мухарбия самый наглый из них.

— Ну что ж, это значит только то, что вы промышляете не в первый раз. — Мухарбий был решителен в таких случаях.

— Слушай, ты, — подошел к Мухарбию один из незнакомцев, — и тебе будет лучше, и нам. Ты нас не видел, мы тебя не встречали… Договорились? Дай руку.

— Нет, не выйдет у вас ничего.

— Смотрите, какой неподкупный нашелся. У меня но выйдет? Да ты кому это говоришь?

— Тебе! — Мухарбий хотел отстранить от себя одного из знакомых. Его имя Аджигельды. Но тотчас он получил страшный удар в живот и застонал. Потом его ударили сапогом, потом все начали бить его, пинать ногами. В это время из машины выскочил маленький Ногай.

— Отец, отец! — закричал мальчик и бросился на злых людей. — Не бейте моего отца.

— Щенок, тебе что надо? — отбросил мальчишку Аджигельды. — Какой он тебе отец? Тоже мне нашел отца! Не было у него никогда детей и не будет…

— Отец, — заплакал Ногай. Мухарбий услышал голос мальчика, и это придало ему силы. Он вскочил, ударил наотмашь одного, пнул ногой другого, свалил третьего и хватил было за горло, но силы были неравные. Его хватили чем-то по голове, и он поник — потерял сознание. После этого его долго били и, бросив, как мешок, сели в машину и укатили.

Сынишка подполз к нему весь в слезах.

— Отец, что с тобой, отец?

Мухарбий лежал ничком. Казалось, уже ничто не могло привести его в чувство. Малыш, всхлипывая, пытался поднять его голову.

— Сын мой…

— Я здесь, отец. Вставай, уйдем отсюда. Уйдем. Плохо в степи, больше никогда сюда не придем.

— Нет, сынок…

— Тебе больно, отец?

— Больно.

— Это нечестно — их много, а ты один…

— Они уехали?

— Уехали далеко.

С трудом Мухарбий сел в машину, усадил на заднее сиденье мальчика и завел машину. Первой мыслью было догнать преступников и выпустить обойму из пистолета по шинам, пусть стоят в степи. «Но ведь и у них есть ружья, а со мной мой сын, — подумал Мухарбий, — опасно. Был бы я один, еще посмотрели бы, кто кого, но с сыном рисковать нельзя».

Мухарбий приехал домой. Кадрия ужаснулась, увидев своего старика избитого, в крови. Ногайчик бросился к ней, прижался, заплакал. Не умывшись, ничего не рассказав, старик снова пошел к машине.

— Присмотри за мальчиком, я скоро вернусь.

— Куда ты в таком виде, ночью?.. Избитый весь…

— Я должен сообщить в милицию.

— Думаешь, они обрадуются, если ты среди ночи их потревожишь?

Мухарбий был упрям, и Кадрия не смогла уговорить его. Он уехал.

В отделении милиции старик застал одного только сонного дежурного. Рассказал ему обо всем, но тот нисколько не оживился.

— Надо сообщить начальнику. Позвони ему домой.

— Начальник просил не беспокоить его среди ночи.

— Но пойми, это же очень важно. Мы можем поймать их с поличным.

— Ты говоришь, что двоих узнал? Что еще тебе нужно? Завтра вызовем и допросим.

— Завтра они скажут, что меня и в глаза не видели. Меня же обвинят в клевете. Дай, я сам позвоню начальнику.

— Не велел. Устал, говорит.

— Какой может быть отдых, когда такое дело?

— Ты не кричи, Мухарбий, иди домой, умойся. В тебе сейчас обида говорит…

— Значит, только обида? — разозлился Мухарбий.

— Понимай как хочешь.

— Ну что же, отдыхайте. Бандиты в степи орудуют, а вы отдыхайте…

Мухарбий сразу почувствовал слабость. Он едва доехал до дома. Ногайчик вздрагивал, плакал во сне, напугали его, проклятые! Уснуть Мухарбий не мог, мучили кошмары, все тело болело. Причем горше обижался Мухарбий не на бандитов, а на милицию. К утру у него начался жар. Кадрия позвала аульского врача.

Этот аульский врач, пожилой уже, всякого навидавшийся человек, был просто поражен живучестью Мухарбия. На старике не оказалось живого места — все тело было в синяках и кровоподтеках. И до этого не раз доктор видел старика избитым, поэтому он, конечно, спросил удивленно, почему Мухарбий не жалеет себя.

— Степь жалко, сайгаков жалко, землю родную жалко, — ответил Мухарбий.

Три дня не отходил врач от больного, три дня Мухарбий метался в бреду, но потом ему стало легче.

— Сердце крепкое у тебя, старик, — сказал доктор на третий день.

— Доброе у него сердце, — поправила доктора старая Кадрия.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ