Белый саван

— Я всего лишь инженер, — муж Эляны. — И не умею мыслить так туманно. Поясните.

«Если завяжется потасовка, я подсоблю Гаршве», — решил Стевенс.

— Вчера я навестил своего доктора.

— Знаю. Вчера вы потеряли сознание.

— Она вам все рассказала?

Гаршва в третий раз приложился к рюмке. Сделал глоток, провел по губам ладонью. Он внимал инженеру, как будто тот был ксендзом, отпускающим грехи. «Не нравится мне, что Гаршва так боится», — разозлился Стевенс и перевернул лист Daily News. В таверну ввалился небритый оборванец, утративший человеческий облик, и потребовал бокал пива. Воцарилась тишина. С Bedford Avenue донесся гул проносящихся мимо автомобилей.

— Я захотел Эляну. Она не согласилась. Мы проговорили всю ночь напролет. Вы можете быть спокойны, она верна вам. Она любит вас. — Гаршва говорил, поигрывая пустой рюмкой. Он вертел ее между пальцами, словно волчок, который никак не удается раскрутить. — Мне очень жаль, что так вышло, — проговорил он тихо.

— А вы любите Эляну? — спросил инженер, опять принявшись за виски.

— Очень, — еще тише признался Гаршва.

— Вы так серьезно больны?

— Схожу еще раз к доктору. Все выяснится.

Теперь уже инженер поднял два пальца, и Стевенс принес рюмки и стаканы. «А у моего парня, видать, неплохо подвешен язык. Этот господинчик на глазах становится сговорчивее», — подумал Стевенс и, вернувшись за стойку, налил подремывающему оборванцу бесплатный бокал пива.

— И что собираетесь делать?

Гаршва нерешительно поглядел на свою полную рюмку. Забавляться теперь было уже сложнее.

— Я отнюдь не романтик. Поэтому прыгать вниз с тридцать пятого этажа не стану. Я эстет и, даже будучи мертвым, не хочу, чтобы меня кто-то видел безобразно раздавленным.

— Не шутите. Что будете делать? — спросил инженер, сосредоточенно размешивая виски с сельтерской.

Гаршва разглаживал пальцами скатерть. Он внимательно посмотрел в спину любителя пива и ощутил, как пальцы рук и ног сковывает холод, ему захотелось услышать голос Эляны, он знал: если выпьет четвертую рюмку, скажет что-нибудь теплое и беспомощное.

— Ждать.

«Черт, чего он дергается!» — разволновался Стевенс и налил себе пива.

— Плохо мы оба начали, плохо, — проговорил вдруг инженер, наблюдая за Гаршвой немигающим взглядом. — Потолкуем вот так битых два часа и разойдемся ни с чем. Говорите свое слово, а я скажу свое — и подведем итог.

— Выступление я не готовил. Наверное, зря вас вызвал. Мы с Эляной приняли такое решение. Просить у вас развод. Но вам известно, что случилось. Однажды я уже отказывался от женщины по этим же причинам. Приходится отказываться и от Эляны. Последняя моя утрата. Видно, наша с вами встреча напрасна. Простите. Это было продиктовано обветшалой порядочностью. Что поделаешь, атавизм… И… мне думается, на этом можно расстаться, если не возражаете.

И Гаршва поднял рюмку.

— Поставь назад! Не смей пить, — строго велел инженер, и Гаршва послушался. — Тебе лечиться надо. Ляжешь в больницу?

— Не знаю. Как доктор решит. Пока он сказал только одно: мне следует бросить работу.

— Мы с Эляной навестим тебя. В больнице или дома. Черкни открытку.

Инженер выпил рюмку виски, предназначавшуюся Гаршве, затем свою, после чего поднялся. Покачиваясь, он приблизился к стойке и, бросив взгляд на задремавшего оборванца, произнес:

— С самого утра дрыхнет?

— Да это обычный бродяга, — пояснил Стевенс.

— Плачу за все.

Инженер вернулся к столику и протянул Гаршве руку.

— Поправляйся. Счастливо. До скорой встречи.

— Прощай.

Оба долго трясли друг другу руки. Кентавр просветлел лицом, узнав дорогу в рай, он благодарил симпатичного и стройного фавна. Солнечные блики упали на стойку бара, и выстроившиеся в зеркальных витринах бутылки засветились, словно древние минареты.

Инженер выпустил руку Гаршвы и удалился. Гаршва остался стоять у стойки. «Ну и story[15], не стали драться!» — подивился Стевенс и спросил:

— Бизнес O.K.?

— O.K. Я пойду.

— Вуе[16]. Приходи в субботу. Будут кальмары. Угощаю.

— Спасибо. Вуе.

Гаршва вышел на улицу и, остановившись, какое-то время озирался. Куда исчез песик, который терся о дверь и вилял хвостом?

Пять минут до старта. Антанас Гаршва оставляет в покое ящик. Смотрится в зеркало. Баритон уже куда-то пропал. Лицо не самое живописное. Следы, правда, остались. Прозелень вокруг носа. Зато глаза живые, и чувствую я себя не так уж скверно. Кардинал Эль Греко мне не конкурент. Красный цвет на его одежде глуше, чем у меня на униформе. Я развеселился, и меня больше не волнует атмосфера древних эллинов. Запах? Эляна или какие-то другие женщины — какая разница в конце концов? И это колыхание.