Белый Север. 1918

— Не важно… Я перевожу тебя в больницу. Ради всего святого, хотя бы там веди себя прилично. Если тебя убьют, Гуковский меня со свету сживет, чтобы я это оформил согласно законам и подзаконным актам… — последние слова Максим выделил нарочито казенным тоном, пародируя своего непосредственного начальника.

Маруся усмехнулась, но тут же снова нахмурилась.

— Ты ведь все подстроил. Не воображай, я тебя насквозь вижу. Появился, как рыцарь-спаситель…Когда ты только успел стать такой дешевкой? Надеешься, я разрыдаюсь у тебя на груди и забуду, что ты сделал там, в типографии?

Максим быстро соображал, что ответить. Сказать, что смысла печатать воззвание все равно уже не было, и он решил внедриться в ряды противника? Шито белыми нитками. Маруся умна, в такую сказку не поверит.

Лучше объяснить как есть.

— Понимаю, ты видишь во мне предателя, Маруся. Но у меня были некоторые причины отречься от дела большевиков.

— Причины? — выплюнула Маруся.

— Да. Я многое передумал… Большевизм — это прежде всего диктатура, причем никакого не пролетариата, а самой партии. Это террор, который не будет временной мерой, Маруся, он станет образом жизни…

— Да что за муха тебя укусила? — Маруся скривила окровавленные губы. — Тебе чего, видение свыше было?

— Ты и сама поймешь, что я прав, если посмотришь на вещи трезво…

— Да пошел ты! Я как раз смотрю на вещи трезво! И вижу, что помешанный на терроре садист здесь — ты! Ты приказал, чтобы меня избили, тушили об меня папиросы — и ради чего? Ради ответов на вопросы, которые тебе известны гораздо лучше, чем мне? Что я тебе сделала, за что ты мстишь?

Максим оторопел смотрел на девушку. Ее била крупная дрожь, она кричала, брызгая окровавленной слюной:

— Ты ведь был провокатором с самого начала, да!? Создал ячейку, завербовал нас, наладил сеть — затем только, чтобы все это сдать офицерью и построить завидную карьеру!? И меня не пожалел, всех использовал, до кого дотянулся… в голове не укладывается. Когда ты стал такой мразью, Максим? Какой же я была дурой, что… а, не важно теперь! Для кого ты ломаешь эту комедию!?

— Ты можешь добровольно дать показания и так облегчить свою участь, — тихо сказал Максим. — Ты ведь понимаешь, что это ничего не изменит, мне все известно.

— Да пошел ты! Не стану я играть роль в твоем паршивом спектакле! Не будет никаких показаний!

Она зажмурилась и сжалась, словно ожидая удара.

Маруся себя не контролирует, понял Максим; у нее сильный характер, но сейчас она на грани. Наверно, ее можно раскачать, запутать, надавить — заставить что-то выдать. Раз она полагает, что он все знает о подполье, причин скрывать информацию у нее нет…

Свежие пятна рвоты на полу. Рядом — бурые разводы, верно, небрежно подтертая кровь. От большевиков осталось или уже наши замарались? Да есть ли разница?

Слишком это все гнусно. Максим встал.

— Как знаешь, — сказал он ровно. — Отказ от показаний — твое право. Тебя никто больше не тронет, я лично буду вести твое дело. На следующем допросе расскажешь мне то, что сама сочтешь нужным. Подумай, это ведь в самом деле ничего не изменит, а у тебя вся жизнь впереди…

Повернулся и пошел к двери. Поддевку решил не забирать — ему все равно по статусу положено приличное пальто, как раз аванс утром выдали, а в тюрьме все пригодится, здесь сыро и холодно…

— А хорошо, что Катерина умерла, — зло бросила ему в спину Маруся. — Не узнает, за какую мразь замуж пошла.

Максим прикрыл глаза. Девушка все же сообщила то, что для него было важно. Паспортная отметка «состоит в браке» смутно беспокоила его все это время. Вдруг где-то ждет совершенно незнакомая женщина, считающая его самым близким человеком… или жена еще разыскала бы его, чего доброго… Что же, значит, вдовец. Хорошо. Одной ответственностью меньше.

— И дай-то Бог Митька так и не узнает, что его отец — предатель!

Максим замер, забыв выдохнуть.

В двадцать первом веке у него не было ребенка. Мог бы быть, но Светка сделала аборт после той ссоры, и тогда он подал на развод. После сходился с женщинами только для безопасного секса без обязательств.

Обнаружил, что трясет Марусю за плечи так, что она закусила губу. Нельзя, ее же били только что… Максим разжал пальцы и спросил насколько смог ровным голосом:

— Где мой сын? Что с ним?

Маруся явно растерялась. Странно, в ее взгляде больше не было презрения или ненависти, а только что-то вроде жалости.

— Но… я же не знаю, откуда мне-то знать? Эк ты… распереживался. Не надо так, ни к чему… Советская власть не мстит детям, даже детям предателей…

— Чертова дура! — выпалил Максим ей в лицо. — Ничего-то ты не знаешь о своей ненаглядной Советской власти!

Глава 8 Всем оставаться на классовых позициях!

Август 1918 года

— Всем оставаться на местах! — Чаплин ворвался в зал заседаний Верховного управления с пистолетом наизготовку, за ним — еще четыре офицера. — Соблюдайте спокойствие!