Белый Север. 1918

Советского союза Максим в сознательном возрасте не застал, но знал, что все эти разговоры о классовой борьбе и капитале — скука смертная. Даже те, кто в двадцать первом веке ностальгировал по советским временам, признавали, что идеология была делом глупым и бессмысленным. Но для этих людей все было по-другому. Никто не сгонял их на митинг, они сами пришли на эту продуваемую холодным ветром с реки площадь — после тяжелого рабочего дня и вопреки запрету британских властей, между прочим. Похоже, то, о чем говорил чернявый, было для них не трескучими лозунгами, а содержимым их тарелок, возможностью трудиться не по щиколотку в жидкой грязи, образованием для детей.

Голос оратора не тонул в шуме толпы, а как бы даже усиливался им:

— Со всякой властью, которая будет посягать на нашу свободу и права, мы будем бороться всеми возможными средствами! Посмотрим, как проявит себя эта новая власть! Чего она нам даст, что попытается отобрать! И того, что наше по праву, ей не отдадим! Никому не отдадим!

Рабочие поддержали его:

— Хлеба!

— Земли!

— Зарплату в срок!

— Свободы!

Кто-то коренастый, в кепке-восьмиклинке, размахивал руками с трибуны, призывая собравшихся чутка успокоиться. Миха! Максим и не заметил, как он поднялся на борт.

— Товарищ Левачёв, едрить тебя налево! — заорал Миха на оратора. — Никифор Васильевич! Ты чего творишь, а?! Тебя трудящиеся из тюрьмы еле вытащили, всем миром просили, ручались, что не с большевиками ты — и чего ты несёшь? По нарам соскучился? Загремишь же за классовую агитацию! И на второй раз так спроста не отпустят!

Фамилия показалась Максиму смутно знакомой — вроде бы и правда поступала петиция за освобождение такого человека… коллективная, от профсоюза. Но и обвинения были серьёзные — участие в национализации лесозаводов при большевиках… Неужели и правда отпустили на поруки?

— А я, товарищ Бечин, не сам за себя говорю, — Левачёв был явно недоволен, что его прервали. — Я от лица Маймаксанского Совета говорю! Общее мнение выражаю! Верно, товарищи?

Толпа одобрительно загудела; оратор явно был своим для всех этих людей, ему верили, за ним готовы были идти.

— Нам тута иностранцев не надо! Мы свои проблемы сами решим! А новое правительство на чужих штыках сидит! Вот и ответь трудящимся, товарищ Бечин, какая им надобность за такое правительство выступать?

Гомон стих мгновенно. Все обернулись на Бечина. Момент был напряженный, но Миха разрядил обстановку, комично разведя руками, и голос его зазвучал весело:

— Ну, ну, развели панику! У страха глаза, что плошки, а не видят ни крошки. Пошто мы о новом правительстве гадаем, как девки о суженом, ей-богу. Поглядели бы хоть, кого я вам привел! Вот, знакомьтесь, товарищ Ростиславцев. Комиссар, того-этого, ВУСО. Максимко, подымайся сюды.

Максим на негнущихся ногах взобрался по установленному почти вертикально ветхому корабельному трапу. Чернявый и Миха уже спустились в толпу — подгнившим доскам особой веры не было.

Отставить панику! В бытность менеджером и перед Советом директоров доводилось выступать, имея фигу вместо показателей прибыли. Как-нибудь отболтается. Максим, конечно, был не комиссаром ВУСО, а всего лишь комиссаром управления юстиции, чуть более важное название должности «мальчик на побегушках». Но Чайковский дал ему добро «анонсировать наши планы»… Да и деваться-то некуда.

— Товарищи! От имени Верховного управления Северной области благодарю вас за поддержку в свержении власти большевиков, — Максим припомнил навыки и говорил громко и четко, от диафрагмы, посылая голос вперед. — Большевики принесли нам войну, голод, разруху и террор. Мы делаем все, чтобы скорее разделаться с этим наследием!

— А шурина мово пошто заарестовали? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Хлеба когда подвезут? Скоро кору станем жрать!

— Англичане все школы под казармы заняли!

— Зарплаты где наши?

— С землицей-то что, комиссар?!

Максим судорожно соображал, что ответить. «Денег нет, но вы держитесь» тут не прокатит. «Работа идет, скоро все будет» — утешение слабое. Нужно хотя бы что-то одно, но важное для этих людей прямо сейчас, и определенно позитивное.

Гнилые доски опасно прогибались. Черт, он же выше и тяжелее тех, кто стоял тут раньше! Вот будет ахтунг, если он сейчас провалится, причем в самом буквальном смысле.

Что же для них важно?

— Земля! — выпалил Максим. — Товарищи, Земельный кодекс еще в работе, но одно я от имени ВУСО могу сказать вам уже сейчас. Земля будет принадлежать тем, кто работает на ней! Лес будет принадлежать тем, кто промышляет им! Моря и реки будут принадлежать тем, кто ловит там рыбу! Без обременений, без выплат и выкупов! Немедленно!

Площадь взорвалась криками. Максим не сразу понял, радость это, гнев или что вообще. Но это было торжество — бурное, яростное, всеохватное. Он попал в нерв, сказал о самом важном для этих людей. Надо же, а в школьной программе по истории этот бесконечный аграрный вопрос казался такой нудятиной! И Максим не мог понять, для чего ВУСО столько его обсуждает.