Белый шайен

Мы шли по высоким травам, в которых иногда скрывались с головой. Упоительный аромат помытых дождем сосен и елей буквально висел в прозрачном летнем воздухе. Но, наслаждаясь видами и запахами природы, мы не забывали о том, что обстоятельства забросили нас в опасные места. Тут повсюду нам могли попасться либо краснокожие, либо Длинные Ножи, искавшие наш лагерь. Поэтому приходилось быть всегда настороже, выбирать укромные стоянки и безопасные пути. Питались мы кореньями, земляникой, дикими сливами и яблоками. Иногда Боевое Оперенье точно метал нож, и подбитая птица обогащала наш скромный рацион. Мы ели ее сырой, боясь развести огонь. На запах нашего костра могли слететься непрошеные краснокожие гости со скальпирующими клинками вместо подарков.

Под вечер 23 июня мы выбрались на открытую местность за Роузбад-Ривер, где несколькими днями ранее стоял наш большой военный лагерь. Именно стоял.

— Татанка Йотанка ищет сочные пастбища, — предположил мой друг.

— Скорее всего, так, — согласился я. — Переночуем и отправимся вслед за ним.

— Где остановимся?

— Только не здесь. Слишком открыто.

— Хорошо. Поищем какую-нибудь рощу.

Когда мы отошли от брошенной стоянки несколько миль, Боевое Оперенье вдруг стал тщательно принюхиваться к вечернему воздуху.

— Горит костер, — лаконично сказал он, указав на стоящую впереди березовую рощу.

В остроте обоняния я никогда не годился соперничать с индейцами. В этом меня мог перещеголять любой вылезший из колыбели краснокожий чертенок. И если Боевое Оперенье сказал, что горит костер, то он действительно горел, пусть даже размером со спичечный коробок. Однако кто вздумал развести огонь в такие непредсказуемые дни и в такой опасной стороне? Или сумасшедшие, или уверенные в себе люди.

К роще мы подошли неслышно и столь же осторожно выбрались на край маленькой поляны. Посреди нее, на стволе упавшей березы сидел спиной к нам одинокий краснокожий, держа над костром какую-то дичь. Его старый «спенсер» был приставлен к стволу березы на расстоянии вытянутой руки. В стороне, опустив голову к траве, стояла пегая длиннохвостая лошадь.

— Если это враг, — шепнул я Боевому Оперенью, — то мы прикончим его, и завладеем и лошадью, и оружием, и тем, что так вкусно пахнет над костром. А если это дружественный индеец, то ему просто придется поделиться.

Оглала кивнул и наклонился к моему уху.

— Я обойду и возьму тот карабин.

— Конечно, иначе он перестреляет нас прежде, чем мы с ним познакомимся.

Едва Боевое Оперенье сделал шаг, как на ствол карабина легла левая рука незнакомца. Исходящий от дичи запах сводил меня с ума, и я потерял терпение.

— Ступай, Вапа! — прошипел я. — И если он не уберет руку с карабина, съезди ему рукояткой ножа по затылку.

Незнакомец, словно расслышав мой негодующий голос, в ту же секунду оставил оружие в покое, и стал подкладывать в костер сучья.

— Мни-кте-ло, — произнес Вапа Хакиту. — Я пошел.

— Инанкни йо! — толкнул я его в спину. — Торопись!

Оглала, выхватив нож, крадучись направился к центру поляны. Индеец слез со ствола и, присев на корточки, раздул пламя. В этот момент оглала осторожно взял карабин, заткнул нож за пояс и отошел шага на два от незнакомца, целя ему в голову. Когда он снова уселся на березу, его левая рука по привычке потянулась влево, но вместо карабина она нащупала лишь воздух. Он повернул голову влево, а потом назад и его удивленный взгляд в упор уставился в зловещее дуло собственного оружия.

Не верьте тому, что краснокожие всегда сохраняют самообладание. У нашего пленника враз полезли глаза на лоб. Ему было не до шуток, зато я в следующее мгновение не сумел сдержать легкого смешка, ибо передо мной находился не какой-нибудь арикара или пауни, а чистокровный брюле, и к тому же мой давнишний знакомец, снабдивший меня первой индейской одеждой.

— Вот так встреча! — проговорил я. — Длинная Стрела!

Пока я приближался, испуг сошел с лица индейца, и на его губах заиграла улыбка.

— Ты тот, кого оглала зовут Шайеласка, — указав на меня пальцем, сказал он. — И тот, с кем я давным-давно поменялся одеждой.

— Ну, вот мы и признали друг друга, — произнес я. — А как же ты оказался здесь в одиночестве?

— Вожди выслали Вахин Ханску на разведку, — гордо промолвил индеец.

— Разведчик не должен жечь костры, — упрекнул я его.

— Вахин Ханска целый день был в седле, — с вызовом сказал брюле. — И он прочесал эти места вдоль и поперек.

— В твоем прочесывании нашлись бреши, — с усмешкой сказал я, стукнув себя в грудь и кивнув на Вапа Хакиту.

Индеец хотел было сказать что-то, но, нахмурившись, промолчал.

— Вахин Ханска позволит нам присесть к костру, раз уж он разжег его? — спросил я, взяв у друга карабин и поставив его на прежнее место.

Брюле сделал широкий жест рукой, и уже через несколько минут мы наслаждались поджаренной индейкой. Потом мы раскурили трубки. Я вкратце поведал Вахин Ханске о том, что произошло с нами, и принялся расспрашивать его о последних новостях.

— Где сейчас стоит лагерь? — начал я.

— На западном берегу Жирной Травы, — ответил он.

— В каком месте на Литтл-Биг-Хорн?