Белый шайен

Эта надежда жила во мне до рокового шестого залпа. Я понял, что одна из пуль нашла тело Вокуини, когда он покачнулся в седле и выронил оружие. Он продолжал скакать, цепляясь за гриву гнедого, но это уже была жалкая скачка. Его все больше и больше клонило к земле. Наконец случилось то, что пронизало мое сердце смертельным холодом: тело Римского Носа бесформенной грудой вывалилось из седла и упало в высокие травы островка. На этом все было кончено. Стремительная атака, которую, казалось, ничто не могло остановить, захлебнулась. Одни индейцы по инерции продолжали скакать вперед, другие разворачивались, чтобы отступить, третьи спешивались и залегали в высокой траве, обстреливая позиции следопытов.

Если бы не Черный Мокасин, наверняка и я бы навеки успокоился на этом проклятом островке. Едва его крепкие молодые руки стащили меня с Маркиза на землю, как зазвучал последний, седьмой залп карабинов.

— Ниго Хайез хотел последовать за Вокуини? — спросил индеец, с укоризной глядя мне в глаза. — Ты был хорошей мишенью, когда тупо смотрел на место падения Римского Носа.

— Спасибо, — сказал я ему. — Мне жаль Вокуини. Он был великим бойцом и человеком. А я толкнул его на смерть.

— Не хорони его раньше времени, — отозвался Черный Мокасин. — Может, его просто ранило. Лежа здесь, в траве, мы не дадим белым к нему пробраться, а когда наступят сумерки, вынесем его отсюда.

Только спустя минуту до меня, обескураженного и подавленного, дошел смысл слов молодого краснокожего. Положив на его плечо руку, я с жаром прошептал:

— Пусть Ма-хе-о хранит Вокуини!

Через некоторое время группа индейцев попыталась пробиться к телу Римского Носа, но плотный огонь следопытов отбросил ее назад. Было сделано еще несколько попыток, которые также не принесли успеха.

Мы с Черным Мокасином лежали ближе всех к тому месту, где Вокуини выбросило из седла, и когда сумерки начали сгущаться, осторожно поползли вперед. Но найти лидера Кривых Копий нам не удалось.

— Боже, неужели следопыты опередили нас? — прошептал я, озираясь по сторонам. Не зная, что предпринять, я уткнулся лицом в землю. Внезапно подул легкий ветерок, и до моих ушей стал доноситься говор из окопов следопытов. Я весь превратился в слух.

— Краснокожие больше не сунутся к нам, — говорил Гровер. — Погиб их духовный лидер… Теперь они слабы…

— Эх, Бичер, Бичер. — Это был голос Форсайта. — Жаль, что он не дожил до того момента, когда мы уложили Римского Носа.

Последовала тишина, а затем снова заговорил Гровер:

— Вот что, майор, Римский Нос лежит где-то тут, поблизости. Попробую-ка, снять с него шевелюру. Это будет отличный подарок коменданту форта Уоллес!

Я с трудом сдержал радостный вскрик. Значит, живой или мертвый, но Римский Нос среди своих. Я поспешил поделиться этой новостью с Черным Мокасином.

— Никто из индейцев не мог пробраться сюда раньше нас, — охладил он мой пыл веским доводом.

Я задумался на какие-то считанные секунды.

— Тогда Вокуини жив! Он сам отполз куда-то.

Черный Мокасин энергично закивал головой, и мы тут же начали прочесывать высокую близлежащую траву. Через минуту где-то рядом послышался слабый стон. Мы повернули на этот звук. Вокуини лежал на животе у крошечной лужицы воды. Он действительно был жив.

Всю ночь и рассвет следующего дня я, как и многие шайены, провел в типи Римского Носа. Да, бесстрашный индеец заканчивал свой земной путь. Роковая пуля прошла через внутренности и повредила ему позвоночник. Он потерял много крови, ничего не говорил, иногда в беспамятстве тихо стонал.

Лишь утром, предчувствуя близкий конец, он окинул типи осмысленным взглядом. Первым человеком, с которым он заговорил, был Тонкахаска — Высокий Бизон. Вокуини сказал ему, что отныне он будет стоять во главе сражающихся шайенов. Вторым стал Белая Лошадь, уважаемый боевой вождь, которого он обязал быть верным помощником Высокому Бизону. И потом, каждому из вождей он нашел что сказать. Я видел, как у многих из них заблестели на ресницах слезы. И не мудрено. Они стояли у смертного одра выдающегося соплеменника, покрывшего и себя, и свой народ великой славой.

Я держался в стороне и никак не ожидал, что перед кончиной Римский Нос удостоит меня вниманием и скажет самые теплые, проникновенные слова.

— Оставьте нас с Ниго Хайезом одних, — тихо, но так, чтобы слышали все, проговорил он.

Присутствующие покорно удалились из жилища, в то время как я шагнул вперед и опустился перед Вокуини на колени.

Зажав мою ладонь в своей руке, он некоторое время оставался лежать молча.

— Ниго, я ухожу к праотцам, — сказал он затем едва слышно.

Наклонившись, я заглянул в его темные большие глаза. В них почти не было жизни. Это были глаза умирающего человека, который знает, что его час пробил.

— Вокуини, прости, я…