Белый шаман (СИ)

Чем больше я узнавал внутреннюю больничную кухню, тем сильней проникался огромным уважением к людям, работающим тут. Да и высокомерный поляк уже не казался таким уж высокомерным. Просто уставший и очень занятой человек, который тянет на себе две больницы — городскую и тюремную. При этом успевает не только лечить, но решать вопросы с питанием для больных, медицинскими материалами и оборудованием, персоналом и неподъемный ворох бумажной работы связанной с чиновниками разных рангов. И не смотря на такую нагрузку, он еще и успевал заниматься наукой, проводя какие-то опыты в домашней лаборатории. За что получал постоянные упреки супруги, которую Загорский почему-то называл Толей. Оказывается Толя — это Антонина. Первый раз слышу такое. Может это так у поляков так.

Неделя прошла спокойно. Я приходил в больницу, приносил лекарство, контролировал, чтобы инъекции проводились по прописанной Фирсом схеме. Ну и помогал, чем мог. Просто быть в стороне у меня не получалось, совесть не позволяла. Потихоньку становился в больнице своим. Уже и Владислав Брониславович не смотрел на меня, как на пустое место. Пару раз даже перекинулись с ним ничего незначащими фразами. Один раз о погоде, а еще, он попросил меня придержать больного, во время осмотра. Тот сильно бился в горячке. Прогресс, однако. С Верой у нас наладились добрые, товарищеские отношения, хотя мы частенько скатывались в продолжение нашего спора. Но уже не так горячо и яростно.

Единственное, у меня не укладывалось в голове, как женщина, выбравшая такую гуманную профессию — спасать людей, может одобрять и поддерживать методы террора, выбранные народовольцами и с успехом продолженные эсерами?! Ну, убили они царя и что? Тут же короновали следующего. Убийц казнили, результатов ноль. Зато погибли ни в чем не повинные люди. Крестьянин, мальчишка, казак конвоя. Стало от этого кому-то легче? Народу, о котором якобы так печется «Народная воля»? Да, ничего подобного! Только хуже стало! Государство, совершенно оправданно и справедливо, начало закручивать гайки. Потому как оно по определению аппарат управления и принуждения. И должно защищать себя любыми способами, иначе это будет не государство, а пшик. Что и доказал тютюнюшка Николашка, распустивший всех и вся, начиная от Великих князей и аристократов, заканчивая извозчиками, кухарками и истопниками, которые, именно, как известно, лучше всех знают, как управлять державой. А следом придет Главноуговаривающий Керенский, доразваливший то, что не успел Император. И только реки крови, пролитые большевиками, остановили эту вакханалию.

Так за спорами и общими заботами и тревогами мы с Верой оказались в одной постели. Что, наверное, было довольно таки логично. Никакой любви и отношений, кроме дружеских, между нами не было. Обычное влечение двух молодых тел. «Физиология» — усмехаясь, пояснила Золотилова, затягиваясь папиросой. Это тоже поражало меня в Вере. Ангельская внешность, милосердие до самопожертвования и вдруг цинизм прожженной стервы. И где она настоящая, а где маска, я так и не разобрался. Да особо и не старался. Меня все устраивало, ее тоже.

Ваньша так и продолжал жить в гостинице, днями дежуря у своей ненаглядной Анечки, которая, как и две другие мои безнадежные пациентки стремительно пошли на поправку. В один из дней меня вызвал на разговор Загорский. Он долго мялся, перекладывая с места на место какие-то бумажки, а потом устало взглянул на меня:

— Дмитрий Никитич, я вынужден перед Вами извиниться, — выдавил из себя гордый поляк, — Нет, нет! Не за то, что я не поверил Вам, тут я считаю себя в полном праве, — он воскликнул это так, будто я пытался его в чем-то убедить или обвинить, — Я до сих пор не понимаю и не верю в Ваше лечение, хоть оно и показывает поразительные результаты. Но этого не может быть. Я списывался со своими коллегами в Вильно и Берлине, у меня там, знаете ли, есть некий авторитет, — он замолчал, нервно стащил с носа пенсе и подрагивающими от волнения тонкими пальцами с обрезанными под мясо ногтями стал протирать стекла. Пауза затягивалась, казалось Загорский потерял нить разговора, — Мда, есть, — нарушил он тишину, — И они, как один, говорят, что лекарства от тифа нет! Но, я вижу совсем другое! — он в сердцах хлопнул ладонью по столу. — Конечно, двое выздоровевших это слишком мало, чтобы делать какие-то выводы, но что-то мне подсказывает, что дай я добро на лечение остальных, их было бы больше.

— Трое выздоровевших, — поправил я его. На что Загорский скривился.

— Девочку я не считаю, организм молодой, она вполне могла справиться сама.

— Владислав Брониславович, я тогда не совсем понимаю, за что вы извиняетесь.

— Ай, Дмитрий Никитич, все Вы прекрасно понимаете, — раздраженно махнул рукой доктор, — Мое поведение было недостойно порядочного человека. Но я считал Вас проходимцем и шарлатаном, стремящимся нажиться на нашей беде.

— И что изменило Ваше мнение? — улыбнулся я ему.