— Дело в том, что тьма, жившая в некоторых душах, пустила корни так глубоко, что даже Смерти не под силу очистить этих несчастных, выкорчевать эту поросль из душ. Они тоже садятся на поезд, но на их станциях нет ни тишины, ни покоя. Неприкаянными блуждают они по тем землям, ищут выхода в мир живых, спускаются на землю ночными кошмарами, отравляют юные умы самыми черными мыслями. Уже многие годы никто не решается взять на попечение хоть одну такую душу, пройти с ней долгий и, признаюсь, мучительный путь к исцелению. Захотите ли вы взяться за такое? Или предпочтете тихий уголок?
Невилл задумался и уперся немигающим взглядом в поезд. Он не мог поверить, что там, в купе белоснежного красавца, есть несчастные, которым предстоит провести вечность, гния от собственной тьмы, страдая на темных, ужасных станциях, блуждая в поисках выхода.
— Возьмусь, — коротко и решительно выпалил Невилл, понимая, что может вскоре пожалеть о сказанном. Но сейчас, глядя на то, как во взоре дежурного расцветает надежда, он чувствовал, что поступил верно.
— Ну, тогда — второй вагон, двадцать пятое купе. Я не прощаюсь с вами, мистер Лонгботтом. Я говорю: «До свидания».
— До свидания, — Невилл кивнул и побрел к поезду.
Дойдя до дверей вагона, он обернулся, чтобы помахать дежурному, но платформа уже опустела. Пожав плечами, Невилл вошел в вагон, и дверь за ним захлопнулась.
***
Коридор был узким, но светлым. Справа тянулся ряд окон, за которыми стоял все тот же белый туман, излучавший свет. Слева же были двери, ведущие в купе, и Невилл двинулся по коридору в поисках нужной ему. Однако мысли его занимало отнюдь не предстоящее путешествие. В памяти один за другим вспыхивали образы ушедших в Битве, и догадка о том, что все они, возможно, сейчас сидят в этом же поезде, в своих купе, поражала до глубины души. Казалось, можно дернуть ручку любой двери — и войти к старому, доброму другу. Можно успеть сказать что-то, что не успел, можно в последний раз обнять, пожелать счастливой дороги или просто попрощаться. Хотелось хотя бы услышать голоса, но в коридоре было тихо. Невилл вспомнил многочисленные поездки на Хогвартс-экспрессе, когда даже из-за закрытых дверей доносился шум, смех, обрывки разговоров, и поразился тому, как тихо в этом поезде. Он подошел к первой же двери и прислушался, желая услышать хоть чей-то голос, но из купе доносилось лишь шипение с щелчками и потрескиванием, будто в купе ничего не было, кроме ненастроенного радио. Невилл перешел к следующей двери, но и за ней был тот же звук. В конце концов, ему пришлось оставить эту затею. Оставалось лишь идти по коридору, глядя на номера купе, шаг за шагом приближаясь к нужной двери.
Из-за двери двадцать пятого купе доносилось чье-то хриплое пение, и Невилл на секунду замер, взявшись за дверную ручку. За остальными дверями было лишь шипение и щелчки, поэтому голос прозвучал неожиданно.
— Интересно, — он смотрел на номер на двери, — если к этой двери подойдет кто-то из другого купе, услышит ли он пение, или же только шипение? Вероятно, этот шум слышат те, кому не по пути с пассажирами купе? Мне — так точно не по пути. Вряд ли кто-то еще в этом поезде выбрал борьбу. Тем более, если большинство пассажиров погибли в Битве за Хогвартс. Вряд ли они бы решили воевать дальше. Но тогда получается, что за дверью сидит человек, которого я должен спасти? Или же просто какой-то несчастный, который предпочел покою вечную борьбу?
Ответа ждать было неоткуда. Невилл легонько повернул ручку, толкнул дверь в сторону и замер на пороге, увидав свою попутчицу.
Она глядела на Невилла исподлобья горящим от ненависти взором. Ее густые, черные как смоль волосы, были встрепаны, а тонкие губы подрагивали, словно готовясь вот-вот прошептать какое-то заклятие. Рот так и остался приоткрытым, оборвав песню на полуслове.
— Беллатрикс Лестрейндж, — пробормотал Невилл, глядя в ненавистное лицо, — да, дежурный был прав: в некоторых тьма сидит так глубоко, что даже Смерть не в силах выжечь ее оттуда.
— Невилл Лонгботтом, — нараспев проговорила Лестрейндж, поднимаясь со своего места, и истерично расхохоталась, — ты пришел поиграть со мной? Мы так и не повеселились в Хогвартсе.
Она вскинула палочку, направляя ее на Невилла, а тот стоял, не шевелясь, и сердце его сжималось, но не от страха, не от предвкушения того, что сейчас может произойти, а от мысли о том, что спасать от тьмы ему предстоит именно ее. Именно женщину, которая пытками довела его родителей до сумасшествия, лишив его детства. Женщину, из-за которой он не знал материнской любви и отцовской поддержки. Ту, что превратила всю его жизнь в шуршащую обертку от ириски.
— Круцио! — взвизгнула Лестрейндж, но ничего не произошло. — Круцио! Круцио!
— Перестань, — Невилл вошел в купе и захлопнул за собой дверь, словно смирившись с тем, что ему предстояло. В конце концов, он сам выбрал эту борьбу, он сам отказался от тихих гаваней, предпочтя еще одно поле битвы. И эта война обещала быть долгой.