Белый шум

Постепенно Бабетта вылезла из-под одеяла. Рыдая, взобралась на меня. Я почувствовал у себя на шее и плечах ее цепкие пальцы. Теплые слезы капали мне на губы. Она принялась колотить меня в грудь, схватила за левую руку и укусила между большим и указательным пальцами. Ее рыдания зазвучали хрипло и сдавленно, в них послышалось страшное, чудовищное напряжение. Нежно и неистово она схватила меня за голову обеими руками и потрясла из стороны в сторону на подушке – поступок, который в моем представлении никак не вязался ни с характером Бабетты, ни со свойственным ей поведением.

Когда, скатившись с меня на кровать, она забылась тревожным сном, я остался лежать, вперив взор в темноту. Включился приемник. Я сбросил одеяло и пошел в ванную. На пыльной полке у двери лежали Денизины пресс-папье с пейзажиками. Я открыл кран и подставил руки под струю холодной воды. Ополоснул лицо. В ванной было только одно полотенце – маленькое, розовое, с узором из крестиков-ноликов. Я медленно, тщательно вытерся. Потом отодвинул от стены кожух батареи и сунул под нее руку. Пузырек с диларом исчез.

27

Я прошел медосмотр – второй после токсического явления. Никаких устрашающих цифр на компьютерной распечатке не оказалось. Эта смерть по-прежнему таилась так глубоко, что и не разглядишь. Мой доктор, Сундар Чакраварти, спросил, почему я вдруг так зачастил на медосмотры. В прошлом я неизменно боялся что-то узнать.

Я ответил, что и сейчас боюсь. Он широко улыбнулся, ожидая шутливого объяснения. Я пожал ему руку и вышел из кабинета.

Домой я поехал по Элм-стрит, намереваясь заскочить в супермаркет. На улице было полным-полно аварийных машин и карет «скорой помощи». За ними я увидел лежащие повсюду тела. Потом услышал свисток, и прямо перед машиной возник человек с нашивкой на рукаве. Я мельком увидел других – в костюмах из милекса. Улицу перебежали санитары с носилками. Когда человек со свистком подошел поближе, я сумел разобрать буквы на его нашивке: УСВАК.

– Задний ход! – сказал он. – Улица перекрыта.

– А вы, ребята, уверены, что готовы к имитации? Может, лучше дождаться еще одной крупной утечки? Зачем зря время терять?

– Отъезжайте, отгоняйте машину! Вы в зоне поражения.

– Что это значит?

– Это значит, что вы мертвы, – сказал он мне.

Я задним ходом выехал с улицы и поставил машину. Потом не спеша вернулся и пошел пешком по Элм-стрит, старательно делая вид, что я тут совсем не лишний. Держался поближе к магазинам, смешиваясь с толпой техников и полицейских, с людьми в форме. На улице стояли автобусы, патрульные машины, санитарные фургоны. Люди с электронной аппаратурой, казалось, пытались обнаружить радиацию или токсичные осадки. В конце концов я приблизился к жертвам-добровольцам. Их было человек двадцать – они лежали ничком и навзничь, облокачивались на бордюрный камень и с ошалелым видом сидели на мостовой.

Я вздрогнул, увидев среди них свою дочь. Она лежала посреди улицы, на спине, вытянув руку в одну сторону, а голову повернув в другую. Я едва не отвел взгляд. Неужели именно такой она видит себя в девять лет – профессиональной жертвой, что старательно оттачивает свое мастерство? Как естественна она, как глубоко прониклась страшной катастрофой. Неужели только такое будущее она предвидит?

Я подошел и присел на корточки.

– Стеффи! Это ты?

Она открыла глаза.

– Тебе нельзя здесь, если ты не жертва, – сказала она.

– Я только хочу убедиться, что с тобой ничего не случилось.

– Если тебя увидят, у меня будут неприятности.

– Сейчас холодно. Ты заболеешь. Баб знает, что ты здесь?

– Я записалась добровольцем в школе, всего час назад.

– Могли бы хоть одеяла раздать, – сказал я.

Она закрыла глаза. Я поговорил с ней еще немного, но она не желала отвечать. В ее молчании не было ни раздражения, ни легкомыслия. Только добросовестность. Она уже давно предана своей жертвенности.

Я вернулся на тротуар. На другой стороне улицы, где-то в супермаркете, зарокотал усиленный громкоговорителем мужской голос: