Белый свет

По жизни я, увы, не молодец
И не гордец, но совесть не меняю.
Я и во сне – скрипучий журавец,
Сам над колодцем голову роняю.

В нем сладкой прелью пахнет, как в саду,

И на заре хозяину в угоду
Ведро пускает раннюю звезду
И воду льет в древесную колоду.

Коровы страстно пьют во все бока,

Через губу пофыркивают кони.
Крестьянский мир, не тронутый пока,
Привычно зрим, как линии ладони…

Потом придет хозяйка наконец.

Ей скрип обрыд. И мужу между делом
Она прикажет древний журавец
Скорей сменить на ворот круглотелый…

И я проснусь, как чуткий часовой,

И второпях до поезда оденусь,
Напьюсь воды из крана неживой
И никуда из города не денусь.

«Не ревную, не пылаю,…»

Не ревную, не пылаю,
Грусть веревочкой не вью,
Но тебя, моя живая,
Я пожизненно люблю.

Не пылаю, не ревную,

Но, коль вызрела гроза,
Я закрою поцелуем
Эти грозные глаза.

На удачу уповаю,

Но покорствую судьбе
И душой не унываю
Даже в мыслях о тебе.

«Снега сошли…»

Снега сошли,
На небе
И на полях просторно,
В окно сквозит настырно
Весенняя тоска.
Душа легко томится,
А в парке санаторном
Беременные бабы
Играют песняка.

С какою-то простецкой,

Но бешеною болью,
Так чайки обреченно
Рыдают над водой,
И то, что почитали
Они в сердцах любовью,
По песне обернулось
Нечаянной бедой.

Они поют нестройно

Про церковь и карету,
Про белую невесту —
Понятливый народ!
Никто им не приносит
По знойному букету,
И даже мне понятно:
Уже не принесет.

Беременные бабы,

Подруги и шалавы
Листвою прошлогодней
Сгорают на костре.
И я свои тюльпаны
Дарю для вящей славы
Не горестным певуньям,
А старшей медсестре…

Кто Господом отмечен,

Кто родился в сорочке —
От этого не станут
Дороже и милей.
Мы все на белом свете,
По сути, одиночки,
Хоть жалко одиноких
Грядущих матерей.

Нескладно и неладно,

Но все ж живем задорно,
И нам не застит очи
Весенняя тоска.
Как стыдно, но и славно,
Что в парке санаторном
Беременные бабы
Играют песняка!

«Я угасаю, мама, угасаю…»

Я угасаю, мама, угасаю,
Простишь ли мой печальный птичий крик?
Я и тебя, родимая, бросаю,
И женщину, к чьим горестям обвык.

В подножье неба ощущаю пропасть,

Но вижу свет, мерцающий во мгле…
Я всё земное скинул бы и сбросил,
Лишь только б вы роднились на земле!

«За какие кровные коврижки…»