Белый трибунал

Если Клыкач и заметил необщительность нового приятеля, то виду не подавал. Тред старался не слышать его писклявого голоса. Ему не хотелось обижать старика, но тот слишком много болтал и был чрезмерно любопытен.

И слишком пристально наблюдал за ним, не скрывая своей заинтересованности.

Постепенно Клыкач угомонился, поток болтовни перешел в невнятное бормотание, и старик погрузился в привычную дремоту. Тред бездумно продолжал работу. Пальцы мелькали, а невеселые мысли травили душу.

Потянулись долгие часы. Клыкач время от времени просыпался, и каждый раз пытался завязать разговор с товарищем по несчастью. В перерывах между потоками болтовни он сидел, обхватив корявыми руками колени, и молча наблюдал за его работой.

Стемнело. Кухонную команду отвели на вечернюю кормежку вместе с остальными полами. Еда ничем не отличалась от вчерашней. И снова по темным камерам, снова сон, отдых и новый рассвет, снова Хорек, и все сначала.

Так прошла неделя, за ней — другая. Так могла пройти и вся жизнь.

Ожог на левой руке подсох, покрылся коркой, которая вскоре начала отслаиваться. Свежие красные шрамы под ней должны были со временем побледнеть. Руку, благодаря, а может вопреки советам старца, Тред не потерял. Пальцы уже набрали прежнюю силу, и рука была годна для любой работы, но это обстоятельство, кажется, осталось незамеченным. Хорек, приговорив мальчика к позорной ссылке на кухню, не собирался менять своего решения.

Треду все труднее становилось не обращать внимания на Клыкача. Со стражниками и с соседями по столу не поговоришь и, стосковавшись по человеческому обществу, мальчик стал терпимее к навязчивому дружелюбию старика. Пристальный интерес к каждому его движению по-прежнему тревожил Треда, зато непрерывная болтовня была хоть каким-то развлечением. Постепенно он и сам перешел от односложных ответов к развернутым и, не отказавшись от прежней подозрительности, стал понемногу оттаивать.

Затем вдруг настало утро, когда Хорек не появился с Рассветом в дверях камеры. Светало, солнце поднималось над утренним туманом, но никто не вел заключенного на работу. После полудня Тред услышал крики, гневные и испуганные, и беспорядочный шум выстрелов. Мальчик буквально прилип к дверной решетке, но в коридоре было пусто. В окно тоже не удалось ничего разглядеть.

Голоса и выстрелы смолкли. Стало тихо.

Время шло к вечеру, в камере стемнело, а никто так и не появился. У голодного Треда бурчало в животе. Похоже было, что вечерняя кормежка тоже отменена, и причиной тому — загадочные дневные события.

Любопытство, голод и тревога долго не давали ему уснуть. Наконец сон пришел, а следующее утро началось, как обычно, с Хорька, который наотрез отказался отвечать на вопросы.

— Не твоя забота, Тринадцатый. Кухонным отбросам, не годным ни на что большее, незачем ничего знать, — высокомерно пресек он чрезмерное любопытство узника. — Конечно, если бы ты оказался пригоден для настоящей мужской работы, скажем, на мельнице, ты мог бы разузнать побольше, а? Но на это тебя не хватило. Ну, ничего, — немного смягчился он, — может, через год-другой, когда подрастешь… Не сдавайся, Тринадцатый. Если будешь стараться, может, дорастешь и до Костяного Двора.

На кухне тоже не удалось ничего разузнать, зато в погребе Треда ждала удача в лице Сто Пятьдесят Седьмого, разговорчивого, как всегда.

— Ах, как приятно снова видеть тебя, мой мальчик, — объявил он, кряхтя и отдуваясь. — Мне так не хватало разговоров с тобой…

Да уж, разговоры… — подумал Тред с некоторым смущением и неуверенно улыбнулся, почувствовав вдруг, что и сам соскучился по старому болтуну. Должно быть, дело совсем плохо , подумалось ему. Выбрав себе на завтрак брюкву получше, мальчик поинтересовался:

— Не знаете ли случайно, что такое вчера стряслось?

— Неужели тебе не рассказали, дитя? — поразился Клыкач. — Неужто ты не знаешь, что уги взбунтовались? Приказ разрубить труп одного из своих для Костяного Двора задел их чувствительную натуру, и они не стали скрывать недовольства. Я слышал, один из охранников изрублен на куски…

— Вот уж невелика потеря! Кто же вам рассказал?

— А? Да так, слухи ходят, — уклончиво пояснил Клыкач. — Так вот, я и говорю, один из охранников убит, с десяток угов застрелены. На Костяном Дворе в ближайшее время будет много работы, дитя мое, можешь быть уверен.

— Их не накажут?

— Бунтовщиков-то? Обязательно накажут. Зачинщиков ждет смерть или каменные мешки, а это, по слухам, хуже смерти.

— Каменные мешки?

— Черные ямы под крепостью. Тем, кто попадет туда, уже никогда не увидеть света. Они проведут остаток жизни в темноте и одиночестве.

— Мне жаль их.

— Многие из угов разделяют твои чувства, и кое-кто уже поклялся отомстить за погибших товарищей. — В ответ на удивленный взгляд мальчика Клыкач пожал плечами: — Так, слухи…

— Так вот что это было… — Тред вытянул из кучи длинный стебель и начал обрывать стручки. — Я, кажется, слышал крики и стрельбу.

— И я слышал, даже отсюда — громко и явственно. Яростные крики, будто из далекого прошлого…

— Как это?