Белый туман

Теперь, спустя всего два дня после того, как он взял ее на службу, Гэбриел уже готов был уволить мисс Харт – ту самую особу, которой наконец удалось найти путь к сердцу его дочери. Он до такой степени сердился на самого себя за то, что накануне утратил бдительность, что, вернувшись в замок, собирался выместить свой гнев на гувернантке, прогнав ее за то, в чем был виноват лишь он один.

Но едва Гэбриел переступил порог детской и открыл рот, чтобы произнести слова, которые должны были навсегда разлучить их с этой удивительной женщиной, как голос изменил ему и бессильная ярость, все больше овладевавшая им по пути в Данвин, исчезла без следа. Стоя в дверном проеме и глядя на то, как она держала в объятиях Джулиану, окутывая девочку любовью и нежностью, он понял, что уволить мисс Харт для него так же невозможно, как перестать любить собственное дитя.

На один короткий миг он даже готов был поклясться, что снова видит перед собой Джорджиану, сидящую на постели и укачивавшую их дочку перед сном, как она не раз делала это при жизни. В груди Гэбриела все сжалось, и он едва справился с волнением. До сих пор он полагал, что, держась в стороне от Джулианы, как это было с того самого дня, когда погибла его жена, ему удастся избавить ее от проклятия, веками преследовавшего его семью. Но отказывать себе в праве любить свое родное дитя – плоть от плоти, кровь от крови – казалось ему сущим адом.

Гэбриел еще некоторое время любовался ими, стоя в дверях, после чего без единого слова повернулся и зашагал прочь. Слыша доносящиеся до него звуки колыбельной, вспоминая с щемящей болью в сердце, как нежно гувернантка поглаживала лоб Джулианы, когда та погрузилась в сон, Гэбриел вдруг понял, что просто пытается обмануть самого себя.

Глава 9

Элинор стояла в дверях кабинета лорда Данвина, молча наблюдая за ним. Утром виконт передал ей через Фергуса записку, в которой просил явиться к нему сразу же, как только представится возможность. Прошло уже несколько часов, а она все тянула. Элинор не спеша позавтракала на кухне, затем некоторое время провела в детской вместе с Джулианой, читая ей стихи. Она понимала, что после того, что произошло накануне, вряд ли их разговор с виконтом сулит ей что-нибудь хорошее. Очевидно, он собирался уволить ее за вчерашнюю оплошность. Но, как бы то ни было, она не могла без конца оттягивать неизбежное.

Несмотря на то что Джулиана за ночь заметно успокоилась, со стороны казалось, что она еще больше ушла в себя. Теперь девочка не проявляла интереса даже к подзорной трубе и снова сидела в одиночестве на своем обычном месте у окна.

Время близилось к полудню, часы не так давно пробили одиннадцать, и виконт расположился за своим письменным столом, быстро выводя на листе бумаги какие-то каракули. Рядом со столом на подносе стоял заварной чайник. На сей раз он снял сюртук, оставшись в своем повседневном костюме, состоявшем из килта и простой батистовой рубашки, рукава которой были закатаны выше локтей. Единственный луч света, проникавший сквозь портьеры за его спиной, падал как раз на то место, где стояли его письменные принадлежности, и Элинор невольно спрашивала себя, не потому ли он выбрал именно это место для стола.

Пока Элинор разглядывала его, Данвин небрежным жестом откинул со лба темные волосы и потер глаза за стеклами очков. Этот человек был совершенно не похож на тех, с кем ей приходилось общаться прежде. Всю свою жизнь она провела в окружении мужчин из высшего общества, большую часть которых составляли пустые щеголи, имевшие привычку нюхать табак, носить высокие накрахмаленные воротники, делавшие их похожими на страусов, и целыми днями спорить о том, с какой ноги следует начинать поклон, чтобы не отстать от веяний моды. Но этот неустрашимый и загадочный шотландец оказался настолько далеким от привычного для нее образа, насколько это вообще возможно было себе представить. Начисто лишенный фатовства, он чуждался условностей и вместе с тем обладал врожденным благородством, отличаясь необычайной душевной и телесной силой, почти первозданной по своей сути. При всей грубоватой импозантности его облика в нем чувствовалась та скрытая мощь, которая не нуждается в похвальбе или рисовке, чтобы привлечь к себе внимание других. Его высокий рост и само его присутствие делали это за него. Однако самым примечательным в его лице, по мнению Элинор, были глаза. Темные, полные притягательной силы и ума, они обладали поразительной способностью передать с помощью одного-единственного взгляда все, что он думал и чувствовал, без слов. Однако те же самые глаза спустя какое-нибудь мгновение могли стать загадочными и непроницаемыми, как безлунная ночь.

Элинор часто задавалась вопросом, улыбался ли он когда-нибудь вообще. Беспечность, по-видимому, не была ему свойственна. Ей хотелось знать, что заставило его столь тщательно оберегать свое сердце. И еще – что чувствуешь, когда тебя касается его рука…