Белый ветер

Как известно, во всяком деле, даже самом простом, нужна сноровка, привычка. Есть верные, тысячекратно проверенные, усовершенствованные, наконец, доведенные, казалось бы, до автоматизма приемы. Даже в самых простых делах. Ну в таких, например, как почистить и навести в кратчайший срок глянец на солдатские сапоги или подшить подворотничок, сэкономить секунду, когда вскакиваешь ночью по тревоге. Однако особенная сноровка необходима во время взрывных работ, когда цена каждой коротенькой секунды неизмеримо возрастает.

Проверяющие неторопливо проходили вдоль ряда, на минуту задерживаясь возле каждого солдата. Внимательным взглядом лейтенант и старший сержант, а за ними и Левашов оценивали: лунка нормальная, заряд по весу соответствует инструкции, привязан прочно, угол наклона шеста правильный. Ну а как солдаты, особенно новые (их было трое), держат шнур и спичку? Косо срезанный в своей белой пластификатовой оболочке огнепроводной шнур — ОПШ — лежит на указательном и безымянном пальцах правой руки, прижатый к ним внешней стороной среднего. К косому срезу шнура большим пальцем, в свою очередь, плотно прижата спичка. Позднее, когда раздастся команда, сапер полоснет по спичечной головке спичечным коробком, зажатым в левой руке. Еще две запасные спички каждый держит в зубах. Даже первогодки, уже не говоря об остальных, проделывали эту операцию сотни раз. И все же офицеры и замкомвзвода придирчиво осматривают, все ли сделано как надо.

Наконец осмотр закончен. Левашов и замкомвзвода поднимаются на берег, туда, где собрались уже горожане: инженеры, руководители исполкома, подполковник милиции. Отсюда хорошо видна вся минированная часть реки — белое поле с застывшими в шахматном порядке, словно шахматные фигуры, саперами.

В десятке метров за ними — лейтенант Власов. Он поднимает руку, призывая подрывников к вниманию, затем своим громоподобным голосом отдает команду и резко опускает руку.

И словно связанные невидимой нитью, единым синхронным, резким движением саперы чиркают коробком о спичку, опускают дымящийся шнур на снег.

— Отходи! — гремит голос лейтенанта Власова.

Повернувшись, солдаты бегут к берегу. Все… кроме одного. Одного из новичков.

Тот снова лихорадочно чиркает коробкой, раз, другой, третий… Отбрасывает поломавшуюся, наверное, спичку, путаясь от волнения, пальцами приспосабливает другую, снова чиркает…

А секунды бегут. Секунды летят, мчатся с невероятной быстротой — три, пять, семь, десять… И с каждой секундой незримо сокращается расстояние, на которое сможет отбежать солдат, — пятнадцать метров, двадцать пять, пятьдесят…

Остальные саперы уже почти достигли берега, они бегут быстро и ровно, не видя, что происходит у них за спиной.

Люди на высотке, в безопасном отдалении, застыли, словно оцепенев. Левашов, закусив губу, смотрит на пустое теперь белое поле, на двадцать зеленых круглых лунок, словно десять пар равнодушных глаз, устремленных в голубое небо. На бесшумные, все уменьшающиеся, тающие с чудовищной быстротой змейки-шнуры… И на солдата, совсем растерявшегося, неловко чиркающего по коробку спичкой.

Левашов ничем не может ему помочь отсюда, с этого безопасного расстояния; он слишком далеко, даже голоса его не услышит солдат.

Впрочем, и голоса лейтенанта Власова, словно гром разносящегося над рекой, солдат не слышит.

— Отходи! — кричит Власов. — Приказываю, отходи! Бросай шнур и отходи!

В бессилии сжав кулаки, Левашов может только догадываться, что происходит в этот момент в душе солдата. Тот, наверное, был так же уверен, как и остальные, что все будет в порядке: ведь уже столько раз проделывал эту простую операцию. А тут не получилось. Может, отсырели спички или коробок, а может, сломал их неловким движением.

Чиркает, чиркает коробком солдат… Упрямо не хочет уйти, пока не зажжет шнур! Он не имеет права! Все задание выполнили, у всех получилось, а у него — нет! Он сейчас думает только об этом, ни о чем другом. Каково ему будет смотреть в глаза товарищам, выслушивать их насмешки?! Получить замечание, а то и взыскание командира?! Каково?! Нет, во что бы то ни стало он должен выполнить задание, запалить этот проклятый шнур! Он, солдат, наверное, не думает в эту минуту, что с каждым сантиметром сгоревшего шнура сокращается срок, отведенный ему на спасение, с каждой секундой приближается к нему по серому льду смерть. Он, наверное, и тогда, когда истечет время, которое позволило бы ему спастись, но еще не настанет мгновение взрыва, все будет чиркать дрожащими от волнения руками свой коробок. И не поймет, что уже погиб.

Подобно тем, кто, быть может, когда-нибудь, пораженные смертельной дозой радиации, уже погибшие, будут яростно и упрямо идти в атаку, захватывать рубежи, которые после них удержат другие, их товарищи, что придут за ними и которых они уже не увидят…

Мысли молниеносно проносятся в голове Левашова. По сравнению с их стремительным бегом то, что происходит на реке, кажется замедленной киносъемкой.