Белый ветер

— А дитя нет? — с надеждой повторила свой вопрос старушка, которая обожала маленьких детей.

— Так невеста же, — втолковывал Левашов, — свадьбу еще не играли.

— Э, милок, по нынешним временам и с невестой дите прижить не мудрено. Нет, значит, ну ничего, авось будет. Кого хочешь-то, девочку аль мальчика?

Левашов смутился вконец и постарался вновь перевести разговор на пятерку, с ужасом думая о том, что все эти вопросы, несомненно, будут заданы Наташе.

Все же главная проблема была решена. По существу, они с Наташей обеспечены жильем. «Но только до обмена, милок, — предупредила его Ефросинья Саввишна. — После обмена, сам понимаешь…»

Однако Левашова это не беспокоило. Он уже понял, что существующее положение устраивает не только его, но и старушкиных дочь и зятя. А когда она однажды обмолвилась, что, мол, пока не поменялись, надо бы внучку сюда прописать, то стало ясно, что обмен вряд ли когда-нибудь вообще состоится.

Зная, что Наташа приезжает сегодня, Ефросинья Саввишна, как бы случайно предупредила накануне, что ночевать в воскресенье не приедет — внучка что-то покашливает. При этом хитро глянула на него. Она была тактичным и добрым человеком, эта старая женщина.

В восемь тридцать с букетом цветов Левашов уже прохаживался по перрону городского вокзала. Московский поезд стоял здесь всего четыре минуты и ожидался, как он выяснил, без опозданий. У носильщиков он спросил, где примерно останавливается шестой вагон. И засек это место по будке телефона-автомата.

Утро выдалось чудесное — солнечное, ясное, обещавшее жаркий день.

Существовал прямой поезд из столицы, которым и ездили обычно местные жители (непонятно было, почему Наташа выбрала транзитный). Поэтому перрон был пустынен. Лишь пять-шесть встречающих, как и он, с цветами нетерпеливо топтались у путей. Ровно в девять, гремя на стыках и замедляя ход, дыша разогретым металлом, поезд подошел к перрону.

Левашов метнулся влево, вправо и остановился в ожидании у дверей шестого вагона. Сердце колотилось в груди, ладони стали липкими. Проводница чудовищно медленно открыла дверь, откинула подножку и спустилась на перрон.

И вслед за ней легко и быстро спрыгнула Наташа. Она тут же повернулась спиной к перрону и приняла из рук усатого и небритого мужчины в пижаме два больших желтых чемодана. Потом снова повернулась и, не двигаясь с места, смотрела на Левашова. А он, замерев, глядел на нее.

Наташа была очень красива, но совсем иной, незнакомой ему красотой. Ее русые волосы были подстрижены и собраны в сложной прическе, губы слегка подкрашены. На ней был элегантный брючный костюм, модные туфли…

Было что-то такое дорогое и в то же время немного чужое в ее облике. Потому, наверное, почувствовал он одновременно и радость, и робость, и легкое, совсем легкое ощущение ревнивой тоски. Это длилось секунды.

Он бросился к ней, крепко поцеловал в мягкие губы, горьковатые от губной помады. Она прильнула к нему, закрыв глаза…

К действительности их вернул хриплый громкий голос:

— Подвезем, что ль?

Они недоуменно оглянулись.

Красноносый, явно отметивший уже воскресенье носильщик бесцеремонно грузил Наташины чемоданы на обшарпанную тележку.

— Не извольте беспокоиться, дамочка, доставим в лучшем виде, — бормотал он. — Куда прикажете, к такси? Эх, чемоданчики — любо-дорого…

Продолжая бормотать, он стремительно покатил свой одноколесный экипаж к выходу на площадь.

О такси Левашов тоже позаботился заранее. Он заказал его накануне, а приехав на вокзал, попросил шофера ждать прибытия поезда.

Они ехали в машине молча. Наташа положила голову ему на плечо, взяла его руку в свою. Она ничего не говорила, ничего не спрашивала. Просто сидела вот так и молчала, словно отдыхая от долгого путешествия. Куда более долгого, чем от столицы сюда.

Он боялся нарушить эту тишину. Он всем своим существом ощущал свалившееся на него долгожданное счастье.

— А где цветы? — встрепенулась Наташа.

Левашов растерянно огляделся. Действительно, куда делся столь тщательно подобранный и оберегаемый букет? Его не было. То ли выронили на перроне, то ли забыли, садясь в такси, и он остался на память красноносому носильщику, предпочитавшему наверняка иные дары судьбы…

— Потеряли… — огорченно констатировала Наташа.

Он не успел ничего сказать, машина резко свернула в переулок и остановилась у подъезда их дома.

Многочисленные его обитатели, точнее, их женская половина, гулявшая по случаю воскресного утра с бесчисленными, галдевшими громче птиц ребятишками, оставив все дела, с любопытством взирала на эту разодетую красавицу, выходившую из машины, на знакомого им и числившегося доселе в категории завидных женихов лейтенанта, тащившего два желтых чемодана.

Почти бегом Левашов поднялся на третий этаж, открыл дверь и внес чемоданы; за ним вошла Наташа, тихо и плотно затворила дверь.

Они остались одни.

Он попытался снова обнять ее, но Наташа остановила его:

— Подожди, Юра, давай сначала договоримся…

Он молча смотрел на нее, испытывая непонятную тревогу. Он опять увидел ее незнакомой, пугающе новой. «Давай договоримся» — это было так непохоже на Наташу!