Белый воин

До тарков оставалось шагов полтораста. Строй сбили на удивление слаженно, хоть и были в том строю воины из разных десятков, а то и вовсе обычные мастеровые или крестьяне. Правда, они держались за спинами тех, что имели щиты и брони. Лучники по команде десятников уже выпускали свои стрелы, сея смерть в бушующем море из вражеских тел.

Наконец это море всколыхнулось и потекло прямо на их маленький хлипкий строй. Пока тарки добежали до первого ряда, стрелки успели выпустить ещё по три, а кто половчее то и все пять стрел. Именно лучники и смогли нанести хоть какой-то урон, прежде чем набегающие тарки не смели их хрупкий заслон. Перед тем как в глазах Олава померк свет, он ощутил странную обиду, за то, что его воины продержались так мало…

…– Но отец! – Аная была непреклонна. – Ты мне не веришь? Хорошо. Тогда поспрошай тех женщин, что шли со мной. Им то ты точно поверишь? Ведь так?

– Чадо я верю, тебе…верю… – Икер сидел сейчас на своём кресле посреди дома и о чем-то, казалось, задумался. Он уже поговорил с Альди об этом чужаке и много мыслей не давали ему покоя.

-Ведь ты не будешь отрицать, что этот твой Ксандр, как-то связан с появлением Тёмного, из-за которого мы сейчас заперлись в городе, будто стайка перепуганных жмыхов? Верно?

Не скрылось от него, как вспыхнуло лицо дочери от его слов, особенно когда он сказал «твоего Ксандра». Этого ему только не хватало! Ишь, как разрумянилась! Неужто, полюбился ей этот пришлый!

– Да, батюшка, – она всегда так говорила, когда хотела смягчить отца.

– Только вот… чего тебе гадать? Сам и поговорил бы с ним. Кем бы он ни был, меня то он все-таки спас из лап тарков. А дальше уже решишь, как быть после разговора с ним.

«Ох, хитра! – восхитился он дочерью, враз изменившейся с бушующей на покорную. Как плетёт! Ох, как плетёт!» А вслух сказал:

-Добро, быть по сему. Поговорю я с ним. Только ещё в пути, пред воями он попросился на стену. Я ему этого запретить не в силах. Пусть станет плечом к плечу с лоримами и покажет – на что справен. А я погляжу. А уж потом и поговорим.

-Эх, батюшка, ты даже не представляешь, каково будет твоё удивление! – она говорила мягко и покладисто, только вот Седовлас, всё же заметил в её взгляде что-то особое, крепкое стальное.

Аная поклонилась отцу, чем заставила его удивлённо поднять правую бровь и молча развернулась и направилась к выходу из большого дружинного дома. Только когда тяжелая окованная дверь осталась позади, девушка дала волю своим чувствам. Вытирая крепко сжатыми кулаками выступившие слёзы обиды, дочь конунга спустилась во двор, где её ждали четверо телохранителей из отцовой дружины.

На обширном дворе в тени навесов, что были сколочены у края стены, на толстом бревне сидел Альди, а с ним и седой кормщик Асвёр. Они о чем-то вполголоса разговаривали, постоянно бросая ленивые, но цепкие взгляды на тренирующихся поодаль отроков. Проходя мимо сидящих, Аная только и вымолвила стальным голосом:

-Где? На что Альди спокойно ответил:

-В лагере стрелков.

Более не задерживаясь и не глядя на своих охранников, девушка направилась к выходу из детинца. Она по-прежнему была одета, как отрок, а не в платье, как бы подобало дочери конунга.

Уже в воротах она почти столкнулась с Валдо Белоусом, который при виде её расплылся в счастливой улыбке. Правда улыбка та, так и застыла на его лице, потому как Аная даже не взглянула на застывшего воина…

…Долго так продолжаться не могло. Организм постепенно стал отдавать свои последние резервы. Всякое движение, всякий вздох, даже всякий поворот головы требовал каждый раз нового и нового усилия. Перенапряженное тело и мозг работали на последнем издыхании. В запале боя Саша не заметил, как оказался примерно в двадцати шагах от стены, через которую перебирались всё новые и новые твари. Их голодные глаза алчно горели, широкие ноздри часто и глубоко вдыхали острый запах смерти и крови, паривший над этим проклятым местом. Чуть поодаль валялись обглоданные останки тех, кто недавно ещё были воинами, сторожившими эту часть стены.

Он уже давно заметил, что всё его тело обволокло каким-то странным бело-серебрянным маревом, каким сперва покрылись руги, а затем уже и весь он сам. Ещё он заметил, что иероглифы на ножах стали хорошо видны, их было четыре. Абсолютно разные. Впервые смысл какой-то письменности ускользал от его понимания. Только в голову приходила ниточка разгадки значения необычной вязи, и стоило за неё потянуть, как знание выскальзывало, оставляя с носом преследователя. «Ничего, – успокаивал он себя, – потом разберусь…если выживу».