Белый ворон Одина

Мальчишка мгновенно возник перед изумленными глазами Клеркона. Только что его не было, и вот он выпрыгнул, как лосось из ручья. Да не просто выпрыгнул, а с размаху обрушил свой маленький топор прямехонько на лоб ненавистного обидчика. Последняя мысль, которая промелькнула у меня в голове: замечательный удар, давненько такого не видывал!

7

— Говнюк мелкий! — проворчал Финн, очутившись в темнице.

Он давно уже начал проклинать Олава — еще когда только поднялся переполох на рыночной площади. Клеркон бесформенной кучей лежал там, где его настиг топор Олава. Из проломленной головы вытекала кровь, которая причудливым пятном расплывалась по земле (я отметил с неуместной наблюдательностью, что по форме оно напоминает очертания какого-то длинноносого чудовища). Люди обступили нас плотным кольцом, визжали, вопили и призывали городскую стражу. Та явилась достаточно быстро, выдернула нас из толпы и препроводила в крепостную темницу.

— Вот что бывает, когда в руки траллу попадает оружие, — продолжал негодовать Финн, забившись в угол каменного мешка, куда нас бросили. Скудный свет, просачивавшийся сквозь решетку, разрисовывал лицо побратима жуткими тенями.

— Я больше не тралл, — раздался тонкий голосок Олава. — Ярл Орм сам мне сказал. И, кроме того, я сын конунга!

— Ярл Орм слишком щедр, это всем известно, — возразил Финн. — Жаль только, что в данном случае его благоразумие уступает хваленой щедрости.

— Оставь мальчика в покое, — одернула его Торгунна.

В ответ Финн смачно харкнул и сплюнул, нимало не заботясь, на кого прилетит плевок.

— Буду говорить, когда мне вздумается, — строптиво огрызнулся он.

— Ты глупец, Финн Лошадиная Голова, — проскрипел Мартин.

Это были первые внятные слова, произнесенные монахом после убийства на площади. До того он лишь хныкал, жаловался и уверял (неизвестно кого), что не имеет к нам никакого отношения. Тот факт, что на сей раз он говорил чистую правду — монах вправду не был замешан в наши дела с Клерконом, — ему нисколько не помог, что сильно порадовало Финна. Настолько сильно, что тот даже не стал возражать против обвинения в глупости. Вместо того он сразу ринулся в нападение.

— Похоже, твой Белый Христос не такой уж могущественный бог, — злорадно хохотнул Финн. — Он тоже запутался в полотне, сотканном нашими Норнами.

Мартин возмущенно обернулся. Лицо его скрывалось во тьме, но глаза горели фанатичным огнем.

— Бог велик, его не одурачишь! — объявил он своим скрипучим голосом.

— Он дурачит тебя, монах! — рассмеялся Финн не менее хрипло. — Разве не видишь: всякий раз, как ты подбираешься к своему Святому Копью, твой бог снова отбрасывает тебя.

У Мартина появилась пена в уголках губ, он яростно замахал перед собою руками — как бы отгоняя Финновы нечестивые слова.

— Ты просто не понимаешь своей выгоды, варвар! — прошипел монах. — А что, интересно, дал тебе твой бог, разъезжающий по небу на козьей упряжке? Или, может, тебе помог одноглазый Всеотец, покровитель адских созданий? Да вашим богам плевать на вас! Все вы умрете без Божьего благословения. Мне же достаточно лишь покаяться и признать свои грехи, и Христос дарует мне жизнь вечную. Сегодня все уже это поняли и перешли в новую веру. Да что вам рассказывать… Наверняка вы уже слышали об этом от Орма.

Мне неприятно было сидеть рядом с Мартином — будто пьем на пиру из одного кубка. Ну уж нет… Я так и сказал монаху. А еще добавил, что лично меня не устраивает такая сделка, когда сперва нужно умереть, а уже потом обрести спасение.

— Уж это получше, нежели дары ваших богов, — огрызнулся Мартин. — Они-то спасают вас от смерти и усаживают за пиршественный стол. А для чего? Лишь для того, чтоб вы могли сражаться за них в окончательной битве… и вторично умереть.

— Каждый человек рождается, чтобы умереть, — пропел детский голосок из темноты. — Такова цена жизни. Норны ткут для нас свое полотно… и все, что нам остается — это встретить свою судьбу достойно.

Отлично сказано! Уж на что Финн был зол, но даже он не стал одергивать влезшего в разговор мальчишку.

— Оно и видно, насколько слаба старая вера, — фыркнул монах. — Если у человека нет свободы выбора, он превращается в покорного раба судьбы, которую вы, язычники, называете Норнами. Христос освободил нас от этого.

— Не тебе говорить о свободе, последователь Христа! — выкрикнул Олав, скорый, словно язычок птички. — Можно подумать, вы сами свободны. Только и делаете, что диктуете людям: что им делать, а чего не делать.

— Ну, что касается тебя, то не мешало бы и прислушаться, — проворчал Финн. — Возможно, тогда ты не стал бы налетать на Клеркона со своим топором. Маленький поганец… Ты кем себя вообразил? Не иначе, как Эгилем Скаллагримссоном?

Послышался смех Квасира. Все хорошо знали эту историю про шестилетнего мальца по имени Эгиль, который дрался на поединке с более взрослым соперником и доблестно сокрушил его своим топором. Нам также было известно, что впоследствии Эгиль этот стал известным и уважаемым человеком.

И снова прозвучал голос Олава — словно ледышки просыпались в темноте: