Белый всадник

Ковалевский пытался узнать у пленных дальнейший путь по Тумату. Он чертил пальцем на песке, улыбался ободряюще. Ничего, ни звука. Егор Петрович вгляделся в неподвижные черные лица и понял, что пленники онемели от страха и горя. Тогда он махнул рукой в сторону гор и сказал:

– Идите!

Пленные не шелохнулись.

– Домой, – сказал путешественник и жестами изобразил пешехода.

Пленные и вовсе остолбенели.

– Скажи, пусть по домам идут. – Ковалевский посмотрел на переводчика.

Теперь и этот оцепенел.

– Я говорю, пусть идут домой. А нашим ребятам передай: не дело ловить сородичей.

Толмач заморгал глазами, белки у него, казалось, еще больше побелели.

– Они чужие, господин. Их надо Хартум. Продать. Много денег.

Солдаты зашумели.

– Эй, Али, – досадливо и беспомощно крикнул Егор Петрович, – втолкуй им!

Али поднялся с камня, подошел.

– Учитель, приказ они выполнят, а подобру не отпустят. Они делают то, чему научились у белых.

– Приказ, приказ, – Ковалевский задергал ус. – Так будет приказ. Слышите, черти? – прикрикнул он на солдат. – Пусть убираются!

Пленные наконец догадались, что происходит. Секунда – и они пустились быстрее антилоп, затрещали кусты, все стихло…

Нетерпеливые золотоискатели Али и Фомин все время шли впереди, удаляясь от отряда на версту и более.

– Не надо, – предупреждали солдаты. – Не надо. Галла.

Однако галла пока не тревожили Ковалевского и его спутников. Но галла были где-то рядом. Это ощущалось, как задуха перед грозой. Несколько раз они скользнули в кустах со своими щитами из слоновой кожи и шкурами, наброшенными на плечи.

Галла были смелые, гордые, сильные люди. Они умели добывать железную руду и медь. Они знали, что такое дисциплина, когда грохочут барабаны войны. В сухое время года галла совершали переходы по шестьсот – семьсот верст. Проносились, словно смерч, и уходили столь же стремительно, нагруженные добычей.

Как ни хотелось Ковалевскому познакомиться с галла, он, однако, предпочитал, чтобы его отряд с ними не встретился. И не раз выговаривал Илье и Али за то, что отдалялись они от экспедиции. Фомин в ответ школьничал: дескать, пугали нас на Ниле-реке крокодилами, а мы вечерами купались, и ничегошеньки страшного не приключилось, так, Егор Петрович, и с этими галла.

– Ну, ты, брат, оставь, – приструнивал его Егор Петрович, – знай посматривай.

– А то как же, – отвечал Фомин, корябая ногтем обгорелый нос.

8

Еще в Златоусте Али с Фоминым исподволь стакнулись. Разговаривали они мало и кратко, пользуясь немногими русскими словами, которые выучил Али, изобильно уснащая свою речь жестами. Но и в молчании, сидя подле либо идучи обок, молодой египетский инженер и уральский старатель чувствовали какое-то особенное расположение друг к другу. Так было в Златоусте, так получилось и в Кезане, так было и теперь, на походе.

В тот мартовский день сорок восьмого года Али с Фоминым, как уж повелось, шли скорым шагом впереди всех, помогая один одному одолевать каменные завалы.

И вдруг остановились и… побежали к отряду.

Первым заметил их Ценковский, тревожно подтолкнул локтем Егора Петровича. Оба увидели, как Илья, подняв руки и потрясая ими, что-то закричал. Егор Петрович скомандовал отряду «в ружье», выхватил пистолет и, ощущая, как в голову ему упруго и сильно прилила кровь, бросился навстречу Фомину и Али.

– Эге-ге-гей! – орал Фомин, размахивая на бегу руками. – Разновилье-е-е-е…

Вот они уже были рядом.

– Разновилье, – выдавил Илья задыхаясь.

– Говори, – рявкнул Ковалевский. – Ну!

– Разновилье… – повторил Илья, никак почему-то не находя других слов.

Тут вмешался Али, объяснил толком. Егор Петрович просиял.

– Поди догадайся, – сказал он, глядя на растерянного Илюху, и передразнил: – «Разновилье»…

Полчаса спустя экспедиция была на том мосте, откуда Илья и Али ударились в бегство. Тут действительно было «разновилье»: ложе Тумата двоилось, одно уходило на юго-запад, другое – на юг. Юго-западное звалось Дегези, южное считалось Туматом.

– Ну, братцы, – весело сказал Ковалевский, – скоро!

Отряд пошел к югу. В тот же день он достиг истока Тумата.

Солдаты открыли ружейную пальбу, грохнули в барабаны, закружились в пляске.

Путь по реке Тумат был окончен, золотые россыпи найдены, нанесены на карту, запасы примерно вычислены. Все? Нет, не все. А истоки Нила? А общее направление горных отрогов?

Надо взобраться повыше и оглядеть окрестности. Внимательно, неторопливо, подзорной трубой. Оглядеть первым из европейцев. Оглядеть в первый и в последний раз, потому что, наверное, никогда уж больше не доведется побывать в здешних краях. Оглядеть так, чтобы все-все, доступное взору и линзам, запечатлелось в памяти.

– Дневка, – приказал Ковалевский солдатам. – А вы, господа, за мной. И ты, Фомин, тоже.

Ценковский, Али, Фомин понимали, что полнит душу Егора Петровича. Ведь и они испытывали ту острую радость, то сладостное удовлетворение и гордость, какие испытывает открыватель. Они прошли в такие глубины Африки, о которых не слыхивало великое множество людей на земле.