Белый жеребец

Буров покосился на Володю, который не проявлял никакого восторга по поводу того, как развиваются события.

— Хотел бы я знать, что прошло и что изменилось, — заметил Володя, куря сигарету.

Она оглянулась на него, на лице отразилось смущение.

— Понимаете, мне немного отказали нервы. Возможно, я наговорила там каких-нибудь глупостей… Но это уже дело прошлое… А та женщина — мне очень хочется сделать ей что-нибудь приятное.

— Она наверняка уже обо всем забыла, — возразил Володя. — Она поступила так же, как ведут себя люди в подобных ситуациях. В наших условиях, разумеется.

Наташа не прореагировала на его намек.

— Я хочу подарить ей серьги. Серебряные.

— Вы что, хотите оскорбить ее?

«До чего же она цинична и бессовестна, — подумал он. — Нет, эта не пропадет. Ну и лицемерка! Проклятая эгоистка! Она как те пиявки, что присосутся к живому телу и только набухают, наливаются его кровью. Но достаточно малейшего неудобства — и эти люди сразу сбрасывают маску».

Она казалась ему намного отвратительнее той «саранчи», которая прилетала к ним ранней весной с юга, — тех предпринимателей, которые набирали полные корзины цветов, привозили их на самолетах сюда, где в это время еще лежит снег, и продавали каждый цветок за несколько рублей. А потом старались скупить по дешевке меха и возвращались к себе, чтобы выгодно продать их. «Ох уж эти меха», — вспомнил он.

Он посмотрел на Наташу, изучая выражение ее лица, и понял, что его слова задели ее.

— Я не понимаю вас, — сказала Наташа. — Я не могу взять в толк: почему эта женщина может оскорбиться, если я подарю ей серебряные серьги?

— Оставим это, — ответил Володя. — У вас все равно не будет времени. Ваш самолет летит завтра ровно в час.

— Как это? Но ведь… не понимаю… — Она недоумевающе подняла брови. — Нет, вы не можете говорить это всерьез. — Она пристально поглядела на Володю, потом обратилась к Бурову: — Саша, вы обещали познакомить меня с интересными людьми.

Буров сидел, подперев голову рукой — той рукой, которую перед этим Наташа так нежно держала в ладонях. Лицо у него было серьезное. Он что-то проворчал, а потом сказал:

— Да. Но все изменилось. Утром мы снова едем на Воронью гору. Нюргун отвезет нас на другом газике, а на обратном пути мы заберем и тот, наш, или попытаемся отремонтировать его. Мы потеряли целый день, так что придется основательно попотеть.

Володя тоже с интересом наблюдал за Буровым. «Она очень нравилась ему, — подумал он, — но похоже, что все у него уже прошло и он отказался от этой затеи».

— Я подожду вас, — сказала она. — Останусь здесь на три-четыре дня. У меня еще недостаточно материала для репортажа.

Володя прислушался — с улицы долетал отдаленный гул тяжелых грузовых машин. Очевидно, по ледовой дороге, освещенной светом звезд, пришла новая колонна.

— Оставим это, — произнес Володя. — Завтра вы улетите, потому что ничего не напишете об этой поездке. Совсем ничего.

И он взглянул на нее. Их глаза встретились.

— Вот и нет. Я остаюсь тут, — возразила Наташа. Лицо ее покраснело, она нервно мяла в пальцах сигарету.

— Вы ошибаетесь, — продолжал он тихим, монотонным голосом. — Завтра в час летит ваш самолет в Чернышевский и Мирный. Оттуда у вас прямой путь на Москву через Иркутск. Вот так. Или, может, вы хотите жаловаться? — Володя пожал плечами. — Извольте. Вам выбирать. Но мой совет — так для вас будет проще. Да, и еще: выбросьте из головы, что вы сможете написать что-нибудь о здешних людях. И потом, если позволите, советую вам: никогда больше не ездите на Север, в тайгу. Зимой здесь холодно, а летом вас заедят комары. К тому же с вами может что-нибудь случиться, скажем что-то поцарапает вам лицо.

Наташу передернуло.

— Что это за разговоры? — ответила она после паузы. Лицо ее побледнело почти до синевы, как там, в тайге. От волнения на лбу выступили бисеринки пота. — Как вы смеете? Да вы знаете, кто я? Нет, вы…

Она не договорила, он перебил ее.

— Да, теперь я уже знаю. Даже слишком хорошо знаю. Еще вчера, да и сегодня утром, я мог только предполагать, но теперь знаю наверняка, и этого мне достаточно. Поэтому вы и должны уехать отсюда.

Ее сопротивление вдруг ослабело. Она утратила уверенность, беспомощно взглянула на Бурова. Володя видел, как у нее дрогнули плечи. Ему показалось, она вот-вот заплачет, но нет, сдержалась. Да, в ней столько же твердости, жесткости, сколько и красоты…

— Ну поймите, у меня просто немного отказали нервы. Это очень огорчает меня, — тихо произнесла она. — Ведь у каждого человека бывают минуты слабости. — И она попыталась улыбнуться Володе.

— Потому-то мы и не будем устраивать шума, — ответил он, жестом давая понять, что хочет закончить этот неприятный разговор. — А вы потихоньку исчезнете. Это самая маленькая неприятность, которая после всего могла быть у вас. Впрочем, я готов держать пари, что вы уже знаете, как выпутаться из этого.

Ему было неприятно смотреть на ее лицо.