Она промолчала, медленно прихлебывая чай, в который Буров влил несколько капель водки: оставшееся содержимое бутылки они решили на всякий случай придержать про запас.
Нюргун тем временем притащил валявшуюся на каменистом берегу залива шину, удобно, словно в кресло, уселся на ней и принялся потрошить и ощипывать рябчиков.
Они снова наполнили чайник снегом и подвесили над огнем.
— Ну вот, теперь все в порядке, — сказал Володя. — Хорошо, что ты подстрелил рябчиков. Может, кто хочет баранины? Я открою банку.
— Нет, — сказал Буров, бросив взгляд на Наташу. — Разумеется, рябчики лучше.
В этот момент на другом берегу речки в зарослях послышался шорох, и тотчас же на молочно-сером пространстве залива, освещенном лунным светом, показался невысокий косматый зверь. Он оглядывался по сторонам, но не успел Буров, который ближе всех сидел к ружью Володи, подняться с места, как зверь, мягко прыгая, исчез.
— Что это за животное? — прошептала Наташа.
— Росомаха, — ответил Володя. — Вонючка, лохматая скотина, которая пугает всех охотников, где только ни появится. Росомаха разрывает на части и съедает с шерстью пушного зверя, попавшего в капкан. Она жутко прожорлива, и когда голодна, то может слопать даже сеть, пахнущую рыбой. Крадет добычу у других зверей. Как-то раз я сам видел, как три волка загнали оленя. Но стоило появиться росомахе — и волки отступили. Они легли в сторонке и, высунув языки, ждали, когда росомаха насытится. Но этот пакостный зверь портит остаток добычи, своей или украденной, обрызгав его вонючим секретом, чтобы никто не тронул. Как бы дает понять, что это его добыча.
Володя произнес эти слова с особым выражением. Буров и Нюргун молча смотрели на него, и Володя вдруг подумал, что может охарактеризовать росомаху и как самого отважного и самого упорного зверя из всех, которых знает. Независимый бродяга, совсем небольшой, но может одолеть и медведя, если прыгнет сверху, с дерева, ему на спину и перегрызет вены. За эти качества якуты называют его богатырем Севера.
Наташа молчала. Она только еще больше съежилась и придвинулась ближе к огню. Пламя освещало ее лицо. Губы у нее были плотно сжаты.
Когда они вскипятили чайник уже в третий раз, а Нюргун насаживал рябчиков на вертел, где-то вдалеке раздалось очень слабое покашливание. Оно все сильнее раздавалось в чистом морозном воздухе, и вскоре в нем можно было узнать звук мотора.
Первым его услышал Нюргун. Рука, поворачивающая вертел, застыла, шофер поднялся, оттянул тесемку ушанки и обернулся, приставив к уху ладонь.
Все сразу ожили, заволновались. Наташа, закутанная в медвежью шкуру, тоже приподнялась.
— Похоже, что нам повезло, — сказал Буров.
— А она не с другой стороны едет? — заикаясь, спросила Наташа. Володя даже сквозь потрескивание огня слышал, как учащенно она дышит.
— Нет. Мотор гудит в той стороне, — махнул рукой Нюргун. — Но это не грузовик. Скорее всего, мотоцикл. От него нам не будет никакого прока. — В голосе его прозвучало разочарование.
— Отчего же, — возразил Володя. — Всегда лучше белка в руках, чем соболь на дереве. Тем более что маленького зверька мы можем отправить за крупным зверем. Сейчас половина шестого, пройдет каких-нибудь три часа — и за нами придет машина, а мы тем временем зажарим рябчиков и выпьем еще чаю.
Наташа снова упала духом, казалась несчастной, приунывшей, однако уже не села, а когда на реке показался свет фары и за ней темная скользящая тень, она вместе со всеми сбежала вниз, на укатанную ледовую трассу.
Это и в самом деле был мотоцикл с коляской, на котором ехали геологи, муж и жена. Они возвращались после недельного дежурства на станции экспедиции, проехали уже сто двадцать километров и, хотя оба были закутаны до самых глаз в меха, изрядно промерзли и мечтали о том, чтобы поскорее добраться до дома.
— Сообщи Хаймушову! — крикнул водителю Нюргун.
Геолог, не выключив мотор, понимающе кивнул. На нем была тяжелая медвежья шуба, укрывающая его с головы до ног, ушанка надвинута почти на глаза, воротник шубы, прикрывающий нос, был стянут шерстяным шарфом. Рот был закрыт полоской ткани, покрытой инеем.
— Если тем временем пойдет какая-нибудь машина, мы сядем. А с той, которую пошлют за нами, мы все равно не разминемся, — сказал Володя. За эти годы ему не раз доводилось бывать в подобных переделках.
Пока они договаривались, женщина в коляске приподняла голову, прикрытую поднятым воротником оленьей шубы. Брови и ресницы у нее были мохнатыми от инея, но глаза искрились живым блеском. Взглянув на Наташу, она обратила внимание на ее обезображенное страхом лицо и резкие движения, которыми она освобождалась от медвежьей шкуры. Крадущимися шагами Наташа приблизилась к мотоциклу.
Женщина не спускала с нее глаз. Потом вдруг высвободила руки в рукавицах из спального мешка, в котором сидела во время езды, потянула мужа за рукав и кивнула ему, подавая знак.