Бен

И всё. Кейдж просто избавился от него, как от сломанного тостера. Его спасательный круг, его здравомыслие, единственный человек, который мог прогнать монстров в темноту — всё это покинуло Бена. В горле появилось жжение, но он отказывался позволять Кейджу увидеть его слёзы. Это забьёт последний гвоздь в его гроб, навсегда. Плакать перед своим Домом, потому что его бросили, было в стиле девочки-подростка.

К чёрту его.

— Никому не нужна сломанная игрушка, я понимаю, приятель, — сказал Бен, но на самом деле ему хотелось умолять. «Пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста, оставь меня. Пожалуйста, исправь меня».

— Ты не просто сломанная игрушка, но мы ведь и не собирались идти выбирать вместе шторы или что-то ещё. Тебе это подходило, мне тоже. Больше не подходит. Может, в дальнейшем времени, если никто из нас не будет связан договором, мы сможем снова поиграть. Посмотрим, куда нас приведут дела, малой.

«Малой. Иди ты к чёрту, высокомерный придурок».

— Я сказал, что понимаю. Можешь уйти тем же способом, что и пришёл, — сказал Бен, дёрнув головой в сторону двери.

Кейдж кивнул, и его плечи осунулись, что удивило Бена. Может, он не должен был этого видеть. Не важно; его жизнь только что закончилась. Тихий звук закрывающейся за его бывшим хозяином двери прозвенел в голове Бена, как будто закрылась могила.

Он закрыл глаза и нажал на маленькую кнопку на капельнице с морфином, которую установили в больнице. Размером она была не больше старого кассетного плеера и пряталась в сумке на его поясе. Веки Бена потяжелели, пока он смотрел на маленькую куклу на полке. Наконец, через мгновение глаза начали закрываться. К счастью, он перестал думать и закрыл глаза от боли — не только в конечностях, но и в сердце.

Стоя на коленях, Бен видел вокруг себя только голые, волосатые ноги. Тусклое освещение и грохот музыки, приглушённый стенами и дверьми, вызывали у него мысли о том, что он находится в клубе, но, может быть, в одной из дальних комнат, куда Домы водили своих парней для небольшого уединения. Осталось всего пару клубов, куда пускали только по приглашениям, так что Бен подумал, что это либо «Спредер Бар», либо «Спиннерс». Это не имело значения, и он сосредоточил всё своё внимание на мужчинах перед собой. Ему нужно было вызывать у Кейджа гордость. Четыре парня — боже, что они будут с ним делать, пока он стоял на коленях на полу, с молчаливой мольбой. Ему не терпелось узнать.

Двое мужчин подняли его с пола, перемещая, и Бен воспользовался шансом оглядеться. Он не смел смотреть на их лица, но от твёрдых членов вокруг у него кружилась голова. Большие, крупные, волосатые мужчины — прямо как он хотел, о чём умолял. Они наклонили его, как Бен и думал, опуская на колени и заставляя широко раздвинуть ноги. Он выгнул спину, пытаясь сделать свою задницу более доступной. Они заставят его умолять, и Бог знал, Бен хотел, чтобы они опустили его, унизили и заставили гореть от желания.

Удар флоггера по коже сначала отозвался звуком в его ушах, а затем на коже. Удар был слишком сильным для разогрева, опалил кожу Бена и вызывал крик сквозь сжатые зубы. Очередной удар, доставленный руками садиста, и пальцы подняли его подбородок, раскрывая каждую эмоцию. Он не поднимал взгляд от пола, как научился через боль от рук Кейджа, но мужчины видели его — каждую его деталь.