Бен-Гур

— Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю.

Симонид подождал, не будет ли других слов, потом сложил руки и сказал:

— Довольно, Господи, довольно! Тьма ушла, я вижу другими глазами — как Балтазар. Я вижу глазами совершенной веры.

Верный слуга получил наконец достойную награду. Его изломанное тело не может снова стать здоровым, как невозможно уничтожить память о страданиях, и омраченных ими годах, но перед ним вдруг открылась новая жизнь, которая начнется сразу за порогом этой, и имя новой жизни — Рай. Там он найдет и Царство, о котором мечтал, и Царя. Совершенный мир снизошел на него.

У креста же были изумление и тревога. Собравшиеся там искушенные казуисты сумели сопоставить доверие, питавшее вопрос, и приятие, прозвучавшее в ответе. За то, что Назорей называл себя Мессией, ходя по земле, они подняли его на крест, и что же! На кресте, увереннее, чем прежде, он не только подтвердил свою миссию, но и обещал радости Рая злодею. Они содрогнулись при мысли о том, что совершают. Понтиф, при всей своей гордыне был испуган. Откуда у этого человека такая уверенность, если не от Истины? И что может быть Истиной, если не Бог? Теперь нужно было совсем немного, чтобы обратить их в бегство.

Дыхание Назорея участилось, вздохи его стали судорожными. Только три часа на кресте, а он уже умирает!

Весть передавалась от человека к человеку, пока ее не услышали все — и все затихло, ветер ослабел и стих, воздух заполнила вязкая мгла, к тьме прибавилась жара, и, не зная что происходит, никто не смог бы предположить, что под горой собралось три миллиона человек, в ужасе ожидающих того, что должно произойти.

И тогда во тьме над головами стоявших вокруг холма пронесся крик отчаяния, если не упрека:

— Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?

Голос поразил всех слышавших его. Одного же человека он сорвал с места.

Солдаты, идя на гору, принесли сосуд с разбавленным вином и поставили неподалеку от того места, где был сейчас Бен-Гур. Смоченной губкой, привязанной к шесту, они могли, если бы захотели, увлажнить губы распятых. Бен-Гур вспомнил о том, как был напоен близ Назарета, схватив губку, он окунул ее в сосуд и бросился к кресту.

— Оставь его! — злобно кричали вслед. — Оставь его!

Не обращая внимания, он подбежал и приложил губку к губам Назорея. Поздно, слишком поздно!

Теперь Бен-Гур ясно видел лицо, покрытое синяками и потемневшее от крови, оно озарилось сейчас внезапным светом, глаза широко раскрылись и остановились на чем-то, видимом только им в далеких небесах, и были радость и облегчение, даже триумф в крике:

— Свершилось!

Так герой, умирающий, совершив великий подвиг, последним криком знаменует победу.

Свет ушел из глаз, увенчанная голова медленно опустилась на еще дышащую грудь. Бен-Гур подумал, что борьба закончена, но отлетающая душа задержалась на мгновение, и тихий голос произнес как будто склонившемуся над ним:

— Отче! в руки Твои передаю дух Мой.

Судорога прошла по измученному телу, прозвучал крик жестокой агонии, и миссия и земная жизнь закончились вместе.

В невообразимо короткое время все множество людей узнало о происшедшем. Никто не говорил вслух — лишь шепот побежал во все стороны от холма: «Он мертв! Мертв!» — и это было все. Люди получили, чего хотели: Назорей был мертв, и они в ужасе смотрели друг на друга. Кровь его на них! И когда они стояли, глядя друг на друга, земля начала дрожать. Каждый ухватился за соседа, ища поддержки. В мгновение ока тьма исчезла, и вышло солнце, и каждый увидел кресты на холме, раскачивающиеся от землетрясения. Видны были все три, но видели только один, стоявший в центре, и казалось, что он растет, поднимая свою ношу, раскачивает ее все выше и выше в голубом небе. И каждый, кто насмехался над Назореем, кто бил его, каждый, кто требовал ему распятия, каждый, кто нес в сердце желание его смерти, — а таких было десять к одному — почувствовал, что он выделен из многих, и что ради сохранения жизни должен бежать от этого грозного знака в небесах. Они бросились бежать, они бежали изо всех сил, они скакали на лошадях и верблюдах, мчались на колесницах, но землетрясение преследовало их, сбивало с ног и повергало в ужас громом сотрясающихся скал. Кровь его была на них! Местные и пришлые, священники и законники, нищие, саддукеи, фарисеи смешались в безумной гонке. Если они призывали Господа, земля отвечала взрывом бешенства, равно жестокая ко всем. Она не различала и первосвященника среди прочих, она валила его, оборвала бахрому его мантии и набила песком золотые колокольцы, набила пылью его рот. Он и его народ были равны, по крайней мере, в одном — на них была кровь Назорея!

Когда солнечный свет пролился на распятых, мать Назорея, ученик, верные женщины из Галилеи, центурион с солдатами и Бен-Гур со своими друзьями — вот и все, кто остался на горе. У них не было времени наблюдать за бегством — слишком громким был призыв позаботиться о самих себе.