Бен-Гур

И люди с веселыми криками бросились устраивать свои собственные жилища. Немногие же оставшиеся продолжили обустраивать шатер шейха: его слуги повесили матерчатую перегородку на центральный ряд шестов, разделив шатер на две половины. Правая часть шатра была предназначена для самого Илдерима, левая – для его бесценных коней, которых он собственноручно ввел туда под уздцы, поцеловав каждого и потрепав по шее. Затем у центрального шеста слуги соорудили стойку для оружия – дротиков и копий, луков, стрел и щитов. Надо всем этим они повесили саблю самого хозяина, изогнутую как серп молодого месяца, блеск клинка которой соперничал с блеском драгоценных камней, украшавших ее рукоять. С одной стороны стойки была развешана лошадиная упряжь, пестрая, как ливреи царской челяди; с другой – одежды шейха: длинные рубахи из полотна и тонкой шерсти, туники и штаны, а также множество головных платков разного цвета.

Тем временем женщины достали и собрали оттоманку, не менее необходимую для шейха, чем его борода, белоснежной волной спускающаяся ему на грудь. Они собрали вместе три части ее основания в виде квадрата, открытой стороной обращенного к двери; застелили ее коврами и поверх них набросали подушки, снова дождавшись одобрения своего хозяина. Теперь им оставалось только принести воды из озера и наполнить ею кувшины, а также развесить вдоль оттоманки бурдюки с араком. Когда все было закончено, Илдерим был доволен, как только может быть доволен араб – в своем шатре на берегу озера, под кронами деревьев Пальмового сада.

Таков был шатер, у входа в который мы расстались с Бен-Гуром.

Слуги уже ждали приказаний своего повелителя. Один из них снял с ног сандалии шейха, другой расшнуровал армейские калиги Бен-Гура, еще двое сняли с прибывших их пропыленную одежду, облачив в свежие рубахи из белого полотна.

– Войди во имя Господа и обрети покой, – сердечно пригласил хозяин своего гостя, обратившись к нему на разговорном диалекте улиц и площадей Иерусалима, и, полуобняв, подвел его к оттоманке. – Я сяду здесь, – сказал он, указав пальцем, – а здесь расположится мой гость.

Слова эти относились к женщине – в былые времена ее назвали бы служанкой, – которая кивнула головой и проворно набросала подушек и валиков, на которые было принято опираться спиной. После того как мужчины сели, она, принеся свежей воды из озера, омыла им ноги и вытерла их полотенцем.

– Мы в пустыне говорим, – начал Илдерим, поглаживая свою белоснежную бороду и раскладывая ее на груди тонкими пальцами, – что хороший аппетит является залогом долгой жизни. Обладаешь ли ты таким?

– Что ж, согласно этому, я проживу сотню лет, дорогой шейх, – ответил Бен-Гур. – Я голоден, точно волк у твоего порога.

– Но в отличие от волка ты не будешь прогнан от него. Ты отведаешь лучшие блюда, приготовленные руками наших женщин.

Илдерим хлопнул в ладоши.

– Ступай к страннику, что живет в шатре для гостей, и скажи ему, что я, Илдерим, желаю ему мира и спокойствия.

Стоящий у входа слуга склонился в поклоне.

– Скажи ему также, – продолжал Илдерим, – что я вернулся с гостем, который почтил меня, согласившись преломить со мной хлеб. И если мудрейший Балтазар захочет разделить нашу трапезу, угощения хватит на троих, да и птицам еще достанется немало.

Выслушав приказание, слуга отправился выполнять его.

– А теперь мы вкусим сладость отдыха.

Произнеся это, Илдерим устроился на оттоманке, как и в наши дни сидят на своих ковриках торговцы на базарах Дамаска. Оставив в покое свою бороду, он торжественно промолвил:

– Поскольку ты мой гость, испивший моего вина и готовящийся вот-вот отведать моего хлеба, не осерчай на меня за мой вопрос: кто ты есть?

– Почтенный шейх, – склонил голову Бен-Гур, спокойно выдержав пронизывающий взгляд старика, – молю тебя не считать невежливым, что я отвечаю вопросом на вопрос, но разве не было в твоей жизни такого времени, когда ответить на подобного рода вопрос значило бы совершить преступление против себя самого?

– Клянусь блеском Соломона, да! – ответил Илдерим. – Предательство самого себя столь же подло, как и предательство своего рода.

– Благодарю, благодарю тебя, дорогой шейх! – воскликнул Бен-Гур. – Никакого другого ответа мне и не надо. Теперь я точно знаю, что у тебя нет других мыслей, кроме как обрести уверенность в истине, которую я пришел просить, и что такая уверенность значит для тебя куда больше, чем моя бедная жизнь.

Шейх, в свою очередь, склонил голову, и Бен-Гур поспешил развить свой успех.

– Я почту за честь сообщить тебе, – сказал он, – что я, во‑первых, не римлянин, как тебе могло бы показаться по имени, которое я ношу.

Илдерим провел рукой по бороде и бросил на гостя пронзительный взгляд из-под кустистых сдвинутых бровей.

– Должен также сказать тебе, – продолжал Бен-Гур, – что я израильтянин из племени Иуды.

Шейх слегка двинул одной бровью.

– Это еще не все. Шейх, я еврей, носящий в душе такую обиду на Рим, по сравнению с которой твоя – не более чем детский каприз.

Старик нервным жестом расправил бороду и свел брови так, что из-под них стало совершенно не видно его глаз.