Бен-Гур

Затем, как бы освободившись от тяжести на душе, он ускорил шаг и достиг террасы, с которой одна лестница спускалась во двор, а другая поднималась на кровлю. Бен-Гур начал подниматься, но, дойдя до последней ступени, снова остановился. В нем зародилась мучительная мысль: "Мог ли Валтасар быть ее соучастником в той комедии, которую она так долго разыгрывала? Нет, нет. Лицемерие не идет к морщинам. Валтасар – хороший человек". Уверив себя в этом, он ступил на кровлю. Полный месяц освещал ее. Кроме того, в эту минуту было и другое освещение – зарево огней, горевших на городских улицах и площадях. Хоровое пение древних псалмов Израиля наполняло воздух грустной мелодией. Бесчисленное множество голосов разносило напев, в котором слышались слова: "И воздадим хвалу Богу и докажем верность нашу Ему и дарованной нам земле. Да пошлет Он нам Гедеона или Давида, или Маккавея, мы готовы принять его".

Бывает настроение, при котором ум расположен тешить себя несбыточными мечтами. Когда Бен-Гур проходил по кровле к парапету, находящемуся на северной стороне дома, ему ясно представился нежный образ Иисуса в слезах и без малейших признаков воинственности, как небо в тихий вечер, проливающее мир на все окружающее. И снова он задал себе старый вопрос: "Что это за человек?" Бросив взгляд через парапет, он машинально пошел к павильону. "Пусть они делают задуманное зло, – говорил он, медленно двигаясь вперед. – Я не прощу римлянину, я не разделю с ним моего богатства и не уйду из этого города моих отцов. Прежде всего я подниму Галилею и начну борьбу. Славными подвигами я привлеку на свою сторону все племена. Пославший Моисея пошлет и нам предводителя, если я паду. Если не назареянин. то кто-нибудь другой с готовностью умрет за свободу".

Когда Бен-Гур вошел в павильон, тот был слабо освещен и на полу лежали тени от колонн. Осмотревшись, он увидел, что кресло, обыкновенно занимаемое Симонидом, придвинуто к тому месту, откуда лучше всего можно рассмотреть город и торговую площадь. "Добрый человек вернулся. Я поговорю с ним, если он не спит", – решил Иуда.

С этими словами он тихонько приблизился к креслу и, заглянув через его спинку, увидел Эсфирь, спящую сидя, уютно свернувшись под отцовским плащом. Растрепанные волосы падали ей на лицо, дыхание было слабо и неправильно, и из груди вырвался вздох, похожий на рыдание. Что-то подсказало ему, что она заснула скорее от горя, чем от усталости. Природа ласково посылает такое облегчение детям, а Бен-Гур привык считать ее почти ребенком. Он облокотился на спинку кресла и задумался. "Я не буду будить ее. Мне нечего сказать ей – нечего, кроме моей любви... Она – дочь Иудеи, очаровательная, не похожая на египтянку: в той все тщеславие, в этой – искренность, в той самолюбие, в этой чувство долга, в той эгоизм, в этой самоотвержение.

Нет, вопрос не в том, люблю ли я ее, а в том, любит ли она меня. Она с первого же знакомства была моим другом. Ночью на террасе в Антиохии с какой детской нежностью молила она меня не озлоблять Рим и просила рассказать о вилле в Мизенуме и о жизни в ней. Она не знает, что я тогда заметил ее желание, чтобы я ее поцеловал. Может быть, она уже забыла о поцелуе. Я – нет. Я люблю ее. В городе еще не знают, что я нашел своих родных. Я боялся рассказать это египтянке, но эта малютка порадуется вместе со мной, встретит их с любовью, окажет им услуги и подарит ласку. Моей матери она будет второй дочерью, а Тирса найдет в ней самое себя. Я разбужу ее и расскажу ей обо всем, только не о чарах Египта: нет, не могу заставить себя говорить о подобной глупости. Я лучше уйду и подожду другого, лучшего времени. Я подожду, дорогая Эсфирь, самоотверженный ребенок, дочь Иудеи!"

И он удалился так же тихо, как и вошел.

8. Предательство Иуды Искариота

Улицы были полны снующего взад и вперед народа, местами толпящегося вокруг костров, на которых жарилось мясо. Народ пировал и был счастлив. Запах жареного мяса, смешанный с запахом горящего и дымящегося кедра, наполнял воздух. Так как в этот день израильтяне были полны друг к другу братских чувств и гостеприимство их было безгранично, то Бен-Гур на каждом шагу отвечал на поклоны, а группы у костров приглашали его принять участие в их пире. "Нас объединяет общая любовь к Богу", – говорили они, но Бен-Гур с благодарностью отказывался от угощения, намереваясь взять лошадь и вернуться в свои палатки на Кедроне.

По пути ему необходимо было пересечь проезд, приобретший вскоре печальную известность в истории христианства. Празднество и здесь было в полном разгаре. Оглядев улицу, он увидел огни движущихся факелов и заметил, что пение прекращалось по мере их приближения. Но удивлению его не было границ, когда он удостоверился, что в свете движущихся огней блестят острия копий, указывавших на присутствие римских солдат. Как могли издевающиеся легионеры попасть в еврейскую религиозную процессию? Обстоятельство это было непонятно, и Бен-Гур остановился, желая его выяснить.