Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры

К началу 50-х годов длительное, сложное и опасное для Дизраэли маневрирование с целью убедить партию в том, что протекционизм, пользуясь его более поздним выражением, — это «безнадежное дело», дало положительные результаты. Это был его безусловный успех. Но он был достигнут большой ценой. Сомнения в политической принципиальности и надежности Дизраэли получили реальное и убедительное подтверждение. Ущерб для репутации политика, стремящегося к власти, был существенным.

В парламенте обсуждался ряд законопроектов по социальным проблемам, которые вносило правительство либералов, стремившееся сделать некоторые поблажки трудящимся, с тем чтобы предотвратить их революционизирование и заручиться их поддержкой. Дизраэли знал о тяжелом положении рабочих, о чем свидетельствовал его роман «Сибил», и искренне считал целесообразным введение некоторых облегчений. Так, он высказался в поддержку законопроекта об ограничении рабочего дня десятью часами. Когда правительство под нажимом предпринимательских интересов выступило с идеей несколько увеличить рабочее время, Дизраэли энергично, хотя и безрезультатно, протестовал.

Дизраэли был живым человеком, и ничто человеческое ему было не чуждо, включая и негативные стороны человеческой натуры. Так, он мог в нарушение исповедуемых им высоких принципов поддержать эгоистические интересы своих друзей. Вот конкретный пример такой беспринципности. В романе «Сибил» Дизраэли с явным сочувствием к шахтерам нарисовал тягчайшие условия их труда на угольных шахтах и жизни в шахтерских поселках. Его возмущение было безусловно искренним. И когда в парламенте был поставлен вопрос о необходимости улучшения условий труда и жизни углекопов, казалось бы, Дизраэли должен был энергично включиться в борьбу за принятие соответствующего закона и развернуть в полную силу свой талант оратора и полемиста. Но этого не произошло. Личные отношения возобладали, и Дизраэли принес им в жертву свои принципы и убеждения.

Дело было в том, что законопроект предусматривал инспектирование угольных шахт, а одним из самых крупных шахтовладельцев был маркиз Лондондерри. Законопроект его категорически не устраивал, и он начал против него борьбу. Дизраэли занял позицию на стороне Лондондерри и других шахтовладельцев. Поступил он так потому, что у него были тесные дружеские, хотя и платонические связи с женой маркиза Френсис Анной Лондондерри, которую Блэйк определяет как «гнусную, отвратительную и властную личность». Явно по ее требованию Дизраэли выступил против предлагавшейся гуманной меры, которая должна быть хоть в какой-то степени облегчить тяжкую судьбу углекопов. Учитывая сложные мотивы, определяющие поведение человека, можно понять действия Дизраэли, но они не делают ему чести.

Семья Лондондерри была баснословно богата. Дизраэли описывал, как однажды он был приглашен на «грандиозный утренний прием» в Роузбэнк, загородный дом леди Лондондерри, расположенный на берегу Темзы. «Чтобы сделать романтическую простоту полностью совершенной, леди Лондондерри организовала чай в колоссальной оранжерее, причем чай подавался в чайниках и чашках из чистого золота», — рассказывал Дизраэли. Он не только выступал в палате общин объективно в защиту интересов этой семьи, приверженной к «романтической простоте», но и поддерживал с маркизой долгое время активную переписку. Его длинные письма к ней представляют интерес как для биографа, так и для историка.

Ссылка на империю в избирательном манифесте тори, с которым выступил Дизраэли, была не случайной. По мере роста его влияния он все больше и больше интересовался имперскими и внешнеполитическими проблемами. В этом плане следует рассматривать и его неожиданное предложение, которое он сделал Стэнли в конце 1849 г., хотя оно в известной степени диктовалось соображениями межпартийной борьбы. Дизраэли предложил установить порядок, предусматривающий в палате общин дополнительно 30 мест для депутатов, направляемых английскими колониями. «Если бы это оказалось возможным, то это был бы огромный вклад, существенно укрепивший позиции консервативной партии», — писал Дизраэли. Это, конечно, был более широкий замысел: Дизраэли имел в виду укрепление единства империи. Вероятно, его не смущало то обстоятельство, что реализация этого замысла превратила бы парламент Великобритании в парламент Британской империи, роль которого и положение в нем были трудно предсказуемы. Дизраэли утверждал, что реализация этой идеи «расширит базу нашей партии и вызовет волну дополнительных симпатий к ней».