Герцог Девонширский организовал на своей вилле эффектный праздник в честь русского царя. Присутствовала масса людей, конечно, все — знать. Один историк в 1975 г. писал, что «Николай двигался среди гостей с дружеским, открытым видом, и это во многом увеличивало его популярность среди тех, с кем он встречался». А. И. Герцен заметил, что и в начале 60-х годов аристократические «старушки вспоминали атлетические формы императора Николая, победившего лондонских дам всего больше своими обтянутыми лосинами — белыми, как русский снег, кавалергардскими облегающими панталонами». Да, он сумел улучшить отношение к себе своим открытым, «демократическим» поведением, широко общаясь с народом, если под народом понимать английскую знать. Его поведение свидетельствует, что он учитывал нравы и порядки страны, в которую приехал, где были свои демократические традиции, отсутствовавшие в тогдашней России.
25-летняя Виктория встретила Николая с недобрым чувством, но, конечно, не показала этого. И на настроения двора воздействовала русофобия. Подчеркивается, что королева вначале относилась «крайне отрицательно к визиту», но затем «на нее произвели сильное впечатление достоинство, любезность и такт императора». В письме своему дяде в Бельгию Виктория рисовала портрет Николая: «Он безусловно поразительный человек. Все еще очень привлекателен. Его профиль красив. Его манеры в высшей степени достойны и изящны… он весь внимание и вежливость… Он человек, с которым очень легко установить контакт и общаться…» Но «он редко улыбается, а когда улыбается, то выражение лица не становится счастливым… Выражение его глаз страшное».
Английские министры и двор опасались неприятных инцидентов или даже попыток покушения на царя. Но все обошлось. За 8 дней пребывания царя в Англии только однажды, когда он был на скачках с Викторией, там состоялась антирусская демонстрация. Сведения о ней скудные, но есть данные, что на поднятых лозунгах Николая клеймили как тирана, превосходящего даже Калигулу и Нерона. Собравшаяся в Аскоте публика была специфической и не поддержала демонстрантов. Но протестующие в тот же день провели митинг в Холборне, на котором собралось, как сообщала «Таймс», около 1200 человек.
Протокольные мероприятия, хотя Николай и придал им политическое значение, были не главной целью его визита. Он был намерен устранить главное противоречие в русско-английских отношениях, договорившись с английскими министрами и о совместных действиях в Турции на случай, если этот «больной человек Европы скончается». По мнению царя, кончина должна была наступить очень скоро. В этом случае русская и австрийская армии, а также английский военный флот должны собраться в районе проливов. Царь знал о нараставших англо-французских противоречиях из-за Египта и предлагал исключить Францию из намеченной сделки. «Я очень высоко ценю Англию, — говорил он, — и меня совершенно не интересует, что скажут обо мне французы; плевать я на это хотел».
Николай стремился договориться с англичанами по «восточному вопросу», говорил предельно откровенно, полагал, что поскольку он предлагает равный учет интересов обеих стран, то это справедливо и должно устроить английскую сторону. Ему нужно было обязывающее соглашение по этому вопросу. Английские деятели вели с ним беседы таким образом, что у него сложилось впечатление, что с ним соглашаются. Идя напрямую, Николай выболтал все основные положения своей политики.
Нессельроде подготовил меморандум, суммирующий ход переговоров, англичане прочли и сказали: «Все верно». Николай был очень доволен результатами своей прямой дипломатии на высшем уровне. Он считал, что с англичанами достигнуто нужное ему соглашение. Но англичане, тоже вполне довольные беседами с царем, болтливость которого многое им прояснила, не считали, что стороны договорились о чем-то определенном. Их не устраивал равный учет интересов обеих сторон: с российскими интересами они считаться не желали. У них были свои далеко идущие планы явно экспансионистского характера. Экспансионизм был не чужд, конечно, и политике России. Журнал «Хистори тудэй» так суммировал итоги дипломатии Николая: «Николай и его советники, очевидно, рассматривали переговоры, состоявшиеся в начале июня 1844 г., как официальное формулирование политики, тогда как англичане считали их просто обменом мнениями по вопросу, представляющему взаимный интерес, и не полагали, что эти переговоры их каким-либо образом к чему-либо официально обязывают». Однажды было замечено, что у дипломатических документов и религиозных догм есть одна общая черта: и те, и другие допускают минимум два различных толкования. В отношении меморандума Нессельроде это, безусловно, верно. И не только в отношении этого документа.