Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры

Конечно, семья Бенджамина знала все, что знали другие о его связи с Генриеттой. Дело зашло столь далеко, что Генриетта пожелала познакомиться с семьей. Сестре Саре пришлось написать ей письмо и пригласить в Брэденхэм. Генриетта явилась в сопровождении лорда Линдхерста. Визит вызвал глубокое возмущение в местном обществе. Соседи возмущались тем, что Дизраэли, как свидетельствует Роуз, «пригласил в свою семью женщину, считавшуюся его любовницей, и ее второго любовника, с тем чтобы они пообщались с его сестрой, а также с матерью и отцом».

Роман был слишком бурным и сложным, чтобы продолжаться долго. Документы и вслед за ними биографы сходятся на том, что связь с Генриеттой была для Дизраэли очень трудной и серьезно подорвала его здоровье. Кроме того, любовь не могла навсегда вытравить из души Дизраэли его стремления к славе и власти. Постепенно не без влияния семьи и друзей он стал отдавать себе отчет в том, что связь с Генриеттой в том виде, какой она приобрела, причиняет ему большой морально-политический ущерб, подрывает его репутацию и может стать непреодолимым препятствием для реализации его честолюбивых замыслов. Наконец, и это было весьма важно, великосветский роман с такой женщиной, как Генриетта, требовал больших расходов. Она жила на весьма широкую ногу, но покладистый сэр Френсис не снабжал ее свободными наличными деньгами, и Дизраэли приходилось все больше и больше залезать в долги, реальной перспективы погасить которые не предвиделось; это могло привести к катастрофе.

Все эти обстоятельства и вынудили Дизраэли вырваться из мощных объятий леди Сайкс. Прекращение романа с такой энергичной женщиной, как Генриетта, было делом весьма непростым. И поэтому Роуз не случайно записал, что «у очень немногих мужчин оказалось бы достаточно сил и воли, чтобы вырваться из такого запутанного положения».

Бурная жизнь Генриетты и сэра Френсиса продолжалась и после того, как Дизраэли вышел из игры. Роуз сообщает, что переписка, которую он анализировал, распространяется на «заключительный эпизод» этой истории. После прекращения связи с Дизраэли сэр Френсис застал свою жену в постели с известным художником Даниэлем Маклизом в своем лондонском доме на Парк-Лэйн. Скандал был большой и выплеснулся на первые страницы лондонских газет.

После шумной огласки в таких делах обычно следует развод. Однако сэр Френсис повел себя странно: учинив скандал, он не стал добиваться развода. И Роуз объясняет почему. При рассмотрении дела о разводе неизбежно обнаружилось бы, что сам сэр Френсис отнюдь не святой, что он жил с Кларой Болтон, женой доктора, дом которого тоже был на фешенебельной Парк-Лэйн, причем доктор об этом знал и дал свое согласие на эту связь. Могли всплыть и имена Дизраэли и Линдхерста. Все это причинило бы моральный ущерб прежде всего сэру Сайксу. Он помнил подобную историю своего отца, панически боялся судов и предпочел обойтись без развода.

Таковы были нравы правящих кругов Англии в первой половине XIX в., да и позже. Дизраэли вращался в этих кругах, делал с их помощью политическую карьеру и, естественно, жил и действовал в соответствии с принятыми там обычаями и моральными нормами. История с Генриеттой, леди Сайкс, причинила существенный ущерб репутации Дизраэли и отрицательно сказалась на его продвижении к вершинам власти. Интересно отметить, что историки заняли по этой проблеме различные позиции. В конце XIX в. Монипенни писал многотомную официальную биографию Дизраэли, но он лишь мимоходом коснулся истории с Генриеттой, причем сделал это так туманно, что читателю нельзя понять, что же произошло на самом деле. Автор ухитрился даже не упомянуть ее имени. Это было умышленное замалчивание неприятного эпизода в жизни видного политического деятеля, сохранение «белого пятна» в биографии Дизраэли. В том, что это было сделано сознательно, сомнений не может быть. Во-первых, Монипенни как автору официальной биографии были открыты все необходимые архивы и, конечно, семейный архив Дизраэли, содержавший наряду с прочим и письма Генриетты и Клары Болтон. Во-вторых, во время написания им первого тома, в котором идет речь о 1833–1836 гг., были живы многие очевидцы, знавшие в подробностях роман Дизраэли и Генриетты, и Монипенни не мог не знать досконально эту страницу жизни своего героя.

Итак, умолчание было умышленным, и оно продолжало действовать удивительно долго, учитывая, что многие авторы занимались жизнеописанием Дизраэли. Лишь в 1960 г. впервые американец Жермен подробно рассказал эту историю, а затем почти одновременно с ним ее повторил англичанин Блэйк, отдав приоритет Жермену. Случай сам по себе небольшой, но он свидетельствует, что в разные времена в разных странах в исторических исследованиях были «белые пятна», являвшиеся продуктом субъективизма историков, то ли несознательного и добровольного, то ли практиковавшегося по требованию и под нажимом как сильных мира сего, так и различных иных обстоятельств.