Бенджамин Дизраэли

Представьте человека, рожденного и выросшего на Юденштрассе в Гамбурге или Франкфурте, а то и в трущобах наших Хаундсдич или Майнориз[73], рожденного, чтобы унаследовать оскорбления и обиды, лишенного образования и той среды, в которой у человека может быть воспитан какой-никакой вкус или хотя бы намек на чувство прекрасного, живущего в едком тумане и нечистотах, никогда не испытавшего доброго отношения и почти никогда — справедливого, выполняющего самую унизительную и грязную работу, торгующего тряпьем, занимающегося ростовщичеством, подверженного постоянным гонениям и унижениям, которые давным-давно уничтожили бы любую нацию, не сохранившую в чистоте свою кровь и не живущую по законам Моисея; представьте такого человека — объект предрассудков, неприязни, отвращения, а то и ненависти. Но вот наступает время, и разум и сердце этого человека наполняются образами и чувствами, которые во все эпохи считались самыми прекрасными и самыми добрыми из всех, что свойственны людям. <…> Это время сбора урожая в виноградниках родного края.

Он встает пораньше, идет на какой-нибудь рынок в Уайтчепеле[74], покупает несколько ивовых веток, заблаговременно заказанных, которые привезли, скорее всего, с берегов одной из эссекских речек, что неподалеку от Лондона, и спешит домой, где очищает место во дворике своего убогого жилища, строит там шалаш, обильно украшает его самыми красивыми цветами и плодами, какие только смог достать, не забыв про мирт и цитрон, и подвешивает к его кровле разноцветные фонарики. После службы в синагоге он с женой и детьми трапезничает на открытом воздухе, словно под родными звездами в милой деревушке в Галилее.

И вот может случиться, что, пока он совершает кидуш, еврейское благословение над еврейской едой, преломляя и раздавая хлеб, освящая молитвой бокал вина в своих руках, — тот самый обряд, который почти две тысячи лет назад совершил божественный потомок царя Давида на самой незабываемой трапезе <…> группа англичан, весьма почтенных — не меньше десяти фунтов годовых, — немного под хмельком, хотя и не в честь сбора винограда, проходит мимо дома, и вы слышите их слова:

— Послушай, Баггинс, что тут за шум?

— А, да это евреи, будь они прокляты. Их тут пруд пруди. У них нынче какой-то мерзкий праздник. Пора бы уже лорд-мэру вмешаться. Правда, сейчас-то они вроде как присмирели: раньше под эти свои вопли детишек распинали, а теперь только и всего что жрут вонючие свиные сосиски.

— Оно и видно, — соглашается его спутник. — Прогресс все же.